Круглый дом

Мы с отцом беседовали вечером того же дня. В доме было тихо. Я вел свою игру. Вернувшись, он на этот раз все мне рассказал. Губернатор Южной Дакоты, который хотел взять приемную дочку, уверял, что действовал через социальную службу Рэпид-Сити, – и это подтвердилось. Тамошние чиновники показали, что месяц назад или около того кто-то, вроде бы мужчина, оставил спящую малышку в детском кресле в машине около мебельного отдела гипермаркета «Гудвилл». К одежде подкидыша была прикреплена булавкой записка, сообщавшая, что ее родители погибли.

– Это ребенок Майлы?

Отец кивнул.

– Маме показали ее фотографию. Она опознала ребенка.

– А где мама сейчас?

Отец удивленно поднял брови.

– Я ее высадил у работы.

Через несколько дней после того, как мама опознала ребенка, она снова вышла на работу. В ее офисе скопилась гора документов: заявления об установлении кровного родства с членами племени, запросы от жаждущих узнать происхождение своих бабушек, в частности, не являются ли те потомками индейских вождей, ходатайства от взрослых, покинувших резервацию в детстве и взятых в приемные семьи и отторгнутых от своих племен, то есть по сути похищенных у родителей работниками государственной социальной службы, а еще было немало просьб от тех, чьи родители отказались от своих индейских предков, но чьи дети желали восстановить утраченные связи с племенем, для чего собирались провести отпуск в резервации и поискать здесь свои родовые корни. Дел у нее было по горло. Это не считая толп лоботрясов, привлеченных соблазном шальных выигрышей в нашем казино. Пока Ларк сидел в КПЗ и пока малышке ничто не угрожало, мама могла спокойно работать. Прошло несколько дней нормальной жизни – ну, скажем так, нормальной до поры до времени. Как мы слышали, девочка сейчас находилась у бабушки с дедушкой – Джорджа и Авроры Вулфскин. Ее отдали им на попечение насовсем или по крайней мере до возвращения Майлы. Возможного возвращения. Но на четвертый день мама сообщила отцу, что хочет поговорить с Габиром Олсоном и специальным агентом Бьерке, потому что теперь, когда малышка вне опасности, она вдруг вспомнила, где лежит та папка.

– Хорошо, – сказал отец. – Где?

– Там, где я ее оставила, – в машине под передним сиденьем.

Отец вышел и скоро вернулся с тонкой папкой в картонной обложке.

Они снова уехали в Бисмарк, а я остался у тети Клеменс и дяди Эдварда. Все украшения ко дню рождения Мушума уже сняли. Алюминиевые банки сплющили. Листья на ветках беседки высохли. В доме тети Клеменс и дяди Эдварда вновь воцарились тишина и покой, но дух веселья никуда не исчез, потому что к ним продолжали приходить люди и поздравлять Мушума. Не только их родственники и друзья, но вообще все, кто знал старика, а еще студенты и преподаватели местного колледжа. Многие приносили с собой магнитофоны и записывали его воспоминания о старых деньках или просили поговорить на метисском наречии, на оджибве, на кри или на всех трех языках одновременно. Но им он рассказывал немного. Его самые интересные истории звучали по ночам. Я спал рядом с ним в комнате Иви. В час или два ночи я просыпался и слушал его рассказы.

Круглый дом

…Когда Нанапушу приказали убить мать, его сердце разломилось пополам. И этот разлом оказался столь глубоким, что дна его не было видно. На одной стороне разлома осталась лежать скомканная и отброшенная любовь к отцу и вера в правильность его поступков. И не только эта вера, но и другие. Это правда, что бывают Виндигу – люди, утратившие человеческую способность испытывать чувство стыда в голодную пору и возжелавшие утолить голод плотью себе подобных. Но людей ведь могли и ложно обвинить в этом. Изгнать Виндигу было просто: съесть большое количество горячего супа. Но никто не пытался дать Акии супа. Никто не посоветовался с мудрыми стариками. И вот люди, которых он любил, включая его дядьев, просто-напросто отвернулись от его матери, поэтому Нанапуш больше не мог верить ни им, ни их словам и поступкам. Но на другой стороне этого разлома остался Нанапуш и его юные братья и сестры, оплакивавшие свою мать. И еще дух старой бизонихи, которая дала ему укрытие в снежную бурю. А еще старая бизониха поделилась с Нанапушем своей мудростью. Она поведала ему, что он выжил потому, что действовал вопреки общему мнению. Где люди отрекались, он спасал. Где люди проявляли жестокость, он проявлял доброту. Где они предавали, он сохранял верность. И тогда Нанапуш решил, что в любом деле будет действовать непредсказуемо. И коль скоро он полностью утратил доверие к вождям, то решил держаться в стороне от всех и думать своей головой и даже делать самые смешные вещи, какие придут ему на ум.

«Ты можешь так поступать, – сказала ему старая бизониха, – и ты можешь превратиться в шута, но со временем люди признают твою мудрость. И потянутся к тебе».

Но Нанапуш не хотел, чтобы люди к нему тянулись.

«Нет, это невозможно, – возразила старая бизониха, – но я могу кое-что дать тебе, что поможет тебе, – загляни в свою душу, и ты увидишь, о чем я думаю».