Круглый дом

Я повиновался. Раздались тихие, невнятные причитания и песнопения. Она вынула из рукава длинный изогнутый кинжал, потом подняла руки вверх, точно древняя богиня перед ритуальным жертвоприношением козы или живого мужчины, привязанного к скале. Сначала она держала кинжал обеими руками, потом схватила его одной рукой, не спуская с него глаз. Нажала на потайную кнопку – и кинжал вспыхнул гирляндой мигающих огоньков. Тихие песнопения сменились истошными нутряными стонами, а потом серией взвизгов. И с каждым взвизгом она рассекала одну из застежек-липучек, на которых держалась ее туника. Так она нас немного подразнила. По бокам у туники были длинные прорези. И вот из одной прорези появилась прикрытая пластиковой броней грудь. Потом длинная нога в босоножке на каблуке, на кожаных ремешках до бедра. Тут, наконец, какофонию завываний и песнопений перекрыл финальный выкрик. Наступила тишина. Соня скинула свое одеяние. Я схватил Мушума за руку. Я не собирался терять ни секунды этого зрелища и переводить взгляд на него, но и перекувыркнуться назад и врезаться в его голову тоже не хотелось. Я в жизни не забуду Соню в грозном великолепии посреди спальни Иви. В этих босоножках на каблуках она словно выросла. А с волосами в металлическом конусе ростом была чуть не до потолка. Ее длиннющие ноги, казалось, тянулись без конца, на ней были узкие трусики, которые выглядели словно выкованные из стали, к тому же они были спереди заперты на замочек. У нее был гладкий и упругий живот, подтянутый уж не знаю какими ухищрениями. При мне Соня никогда не делала зарядку. А мои любимые груди, скрытые под пластиковыми латами, выпирали над швами пластикового нагрудника, на котором виднелись стоящие торчком искусственные соски. С ее плеч волнами ниспадали шарфы и шкуры. Она зажала кинжал зубами, а потом начала поглаживать и ерошить мех и ткани, облегавшие ее тело. На руках у нее были тонкие виниловые перчатки. Она сняла одну, слегка похлопала ею себя, а затем погладила свой пояс невинности и вдруг хлестнула меня по лицу. Я чуть в обморок не грохнулся и снова схватил Мушума за руку. А тот был на седьмом небе от счастья. Соня бросила в меня другую перчатку и попала прямо в глаз. И тут зашлись барабаны. Живот и бедра Сони закружились в совсем ином темпе – так быстро, что ее тело превратилось в смазанное пятно. Мушум протянул мне бутылку. Я глотнул и поперхнулся. Соня вертелась волчком, ткнула меня в колено. Я согнулся от боли, но мои глаза словно прилепились к ней намертво. Барабаны смолкли. Она подергала кожаные бретельки, удерживавшие на грудях пластиковые латы, – и те внезапно упали на пол.

И я их увидел. На них остались только золотые кисточки на сосках, которые она вертела в пальцах то в одну сторону, то в другую, и мы со стариком глазели на них как зачарованные. Когда барабаны стихли, у меня уже вовсю кружилась голова. Мушум прерывисто дышал. Я слышал, как шуршит пленка в кассете. Соня распустила шнуровку на босоножках, скинула их и бросила в мою сторону. Потом сняла с волос металлический конус. Волосы каскадом упали ей на лицо. Она кинула в меня и конус. Ступая босыми ногами, подошла ко мне вплотную и начала покачивать бедрами в такт волчьему вою из магнитофона, а когда засунула руку в железные трусики и медленно выудила оттуда ключик на шелковой ленточке, Мушум уже был готов действовать. Он вырвал ключик из ее пальцев и недрогнувшей рукой отомкнул им замочек, снял его с ушка и отбросил в сторону. Под железными трусиками обнаружились стринги из мягкого и плотного черного меха. Это была кроличья шкурка. И что бы вы думали? Соня взгромоздилась Мушуму на колени, но осторожно, чтобы не навалиться на него всем весом. А груди, украшенные золотыми кисточками, сжала обеими руками.

– С днем рождения, старенький!

На губах Мушума сияла улыбка, слезы текли по морщинистым щекам. Он обхватил руками ее талию и глубоко, со стоном вздохнул.

И перестал дышать.

– О нет!

Соня развела стариковские руки в сторону и осторожно уложила Мушума на раскладушку. Потом прижала ухо к его груди и вслушалась.

– Что-то не слышу его сердца, – пробормотала Соня.

Я тоже прижал ухо к груди Мушума.

– Может, надо его реанимировать? Искусственное дыхание рот в рот? Массаж сердца? Что делать, Соня?

– Не знаю.

Мы смотрели на старика. Его глаза были закрыты. Но он улыбался. Он выглядел как счастливейший из живущих.

– Он видит сон, – нежно заметила Соня. Но ее слова прорвались сквозь рыдание. – Он уходит. Не будем его тревожить. – Она наклонилась над Мушумом, гладя его по волосам и что-то бормоча.

Он открыл глаза, улыбнулся ей и снова опустил веки.

– Может быть, все-таки у него сердце бьется? – Соня встала перед раскладушкой на колени и, кусая губы, снова приложила ухо к его груди. – Бьется. Вот еще, – выдохнула она с облегчением.

Ошеломленный, я смотрел на Мушума, ища признаки жизни. Но он не шевелился.

– Собери мои вещи, – попросила Соня, чья голова так и лежала у Мушума на груди. – Да, бьется. Просто жизненные процессы у стариков замедленные. И похоже, он дышит.