Круги на воде

Запрос в другие участки тоже ничего не дал. Я несколько раз изучил протокол допроса, который вел в первую нашу личную встречу. Конечно, все данные с документов Павы были тщательно переписаны мною. Но оказалось, что я слишком уж распустил слюни, ошарашенный своими чувствами, и адрес записал некорректно. Как я за два месяца не удосужился сопоставить адреса – по которому провожал ее и который указал в документах допроса, – ума не приложу. Улицы из документов не существовало вовсе. Что я за невнимательный идиот!

С небывалым рвением я отдавал почти все силы работе. Я должен поймать и остановить этих сумасшедших убийц. В свободное же время обходил все адреса по улицам, схожим по звучанию с той, что я указал в протоколе. Я намеревался найти Паву. Если с ней всё в порядке и она просто не хочет меня видеть – что ж! Но сердце подсказывало, что любимая в беде. Не такова она была, чтобы оставить меня без объяснений.

Возможно, ее деспотичный отец заставил бросить работу в приюте, посадил под замок, а она не смогла уведомить меня. Звонила на работу, но я тем временем ждал у приюта? Или же она заболела и сейчас дома терзается, почему не могу найти ее, раз у меня были рабочие данные адреса. Я клял себя за невнимательность. Но был готов на любые упреки и поиски, лишь бы с Павой ничего не случилось. Если… нет – об этом даже думать не мог. С ней всё в порядке, просто мы затерялись в большом городе. Я найду ее. Сектанты не похищают своих жертв и не держат у себя. Я напоминал себе об этом снова и снова. Они убивали быстро и жестоко. Порой человека даже не успевали объявить в розыск, а изуродованный труп уже тут как тут.

Поэтому я вытеснял все тревожные мысли, погрузившись в расследование с головой, а в выходные бегал по адресам, сжав под мышкой свернутые карты города. Так прошло две недели. Конечно, по ночам я пытался спать, но то и дело просыпался от кошмаров. Даже и не знаю, что было лучше. Первые три дня без сна в тревоге и страхе – или же эти две недели, которые превратились (страшно сказать) в рутину.

Человек привыкает ко всему. К волнению и беспокойству за любимых. К боли и напряжению. Но хуже всего – неизвестность. К этому привыкнуть никак не удается. Но шли дни, новых жертв не было, и ужас притупился. Я всё больше думал, не оставили ли меня в дураках.

Быть может, я ей надоел и она не знала, как объясниться? Боялась, что я, точно как ее отец, устрою безобразную сцену? Как узнать, что с Павой всё в порядке, чтобы не вздрагивать от ужасных видений ее растерзанного тела по ночам? Сколько понадобится времени, чтобы обойти все адреса в Столице? Я не знал.

Но узнать предстояло.

На исходе третьей недели поисков я уже по привычке обходил адреса в самом удаленном от участка районе города. Время близилось к девяти вечера, и я решил, что пора прекращать стучаться в чужие квартиры. Слишком поздно для служебного визита, коим я прикрывался каждый раз. Покинув дом, где мне в очередной раз не повезло, я слепо шел вперед, погрузившись в мысли о Паве. Я задумался так крепко, что чуть не врезался в фонарный столб, который, казалось, просто вынырнул навстречу. Успел увернуться в самый последний момент и остановился. Нет, так дальше не может продолжаться. Я почти не спал, плохо ел и совсем сдал за этот месяц. Но осталось не так уж много адресов – всего один район. И моя надежда найти Паву еще тлела. Внутренний голос, который я всеми силами старался заглушить, тихо говорил, что с ней, скорее всего, всё в порядке. Она просто ушла. Но мириться с этим не хотело сердце, хоть разум и призывал к здравомыслию.

Внезапно кончились силы, и я привалился к злосчастному фонарному столбу. Это надо прекращать. Достав папиросу, я прикурил и глубоко затянулся, пытаясь прийти в себя. Нужно отправиться домой и хорошенько выспаться перед дежурством. Так будет лучше всего. На улице было тихо и практически безлюдно, поэтому нежный напевный голос, который раздался где-то вдали, я услышал очень хорошо. Сердце остановилось, замерло на секунду, после чего пустилось галопом. Казалось, грудная клетка взорвется. Ну приехали! Теперь у меня галлюцинации от недосыпа и нервного перенапряжения?

Но пение послышалось снова. И снова. И снова. Никакого сомнения: это не мираж, это – на самом деле. Следующие несколько минут я бессмысленно метался между домами, пытаясь выйти на голос. Где же она? Где?!

Наконец, запыхавшись от бега из стороны в сторону, я едва не проскочил двор-колодец. Пение раздавалось именно оттуда – никаких сомнений. Я было рванул через арку, надежда увидеть любимое лицо билась в такт обезумевшему сердцу. Но тут к девичьему пению присоединился еще один звук. Я будто на стену налетел. Мир замер для меня. Мужской смех.

На ватных ногах я отошел к одной из стен арки, меня словно оглушили, но если бы. Я слышал, как они смеются, и смеются, и смеются. Повинуясь рефлексам, которые привила работа, я прокрался ко входу во двор, оставаясь в тени арки. Что, интересно, я полагал увидеть? Всё и так было ясно.