– Да… – каждое слово будто вырывало кусок мяса из моей плоти. – Думаю… да. Я плохо помню.
Сердце обливалось кровью. Боль была такой, что все воспоминания об обряде померкли. Я чувствовал, как бьется в ужасе моя душа, раз за разом сгорая в огне стыда. Невыносимо. Хуже смерти, хуже агонии, хуже всего, что довелось испытать. Я хотел, чтобы это прекратилось. Я хотел исчезнуть, перестать существовать, превратиться в ничто.
– Я хочу умереть… – прошептал я, хватаясь за голову. – Как мне закончить всё это?
– Улак! – Мара протянула руку, но я отшатнулся и свернулся клубком на шкурах. Болело так сильно – хотя я не мог сказать точно, что болит. Любое движение, мысль, вздох приносили лишь новые волны боли. Я вспомнил, как дед говорил, что боль души не идет ни в какое сравнение с болью тела. Я никогда не верил. Самовлюбленный дурак.
– Я знал, знал, что так будет, – сокрушенно пробормотал Кален. – Он не сможет жить без своей семьи. И я упустил его!
– Мы не знаем, как всё будет, – Мара подскочила и начала ходить из стороны в сторону по их небольшому жилищу. Каждый ее шаг выводил мою боль на новый виток. Я еле сдерживался, чтобы не закричать в голос. Закрывая глаза, я видел лишь разорванное горло Уллы. «Это сделал ты!» – бил набатом голос в голове.
– Велес предполагал по опыту с Владаном, что, возможно… – наконец она остановилась и сказала осторожно: – Возможно, так передается дар…
– Дар?! – закричал я, катаясь по полу и пытаясь унять раскаленные угли в сердце. Но они всё жгли и жгли. Я вскочил. – Это проклятие! Никакой не дар! Улла была права! Мы прокляты!
– А если Улла… вернется? – спросил Кален, глядя на меня с жалостью.
– Ты думаешь… – я задохнулся. – Думаешь… я желал такой судьбы любимому человеку? Обращаться в опасного зверя?
– Со временем это можно будет усмирять, – Мара пыталась убедить меня, но, услышав мой яростный рык, поправилась: – Мы так думаем…
– Мы должны дождаться, вернется ли Улла, – примирительно сказал Кален. – Успокойся же, Улак!
Что он мог знать! Успокойся! Я представил бесконечную жизнь с тяжестью того, что сделал. Нестихающую боль в сердце год за годом. Чувство вины, бремя моего греха. Или еще хуже… Уллу, возрождающуюся из дерева Рощи страшным зверем. Кто станет следующим? Кто пострадает от нашего «дара»? Нет, я не хотел этого. Я не знал. Мне не вынести таких последствий своего малодушного страха смерти. Я проклял весь свой народ! Улла была права: я уничтожил нас. Мы все обречены.
– Я хочу разорвать договор! – выпалил я.
– Думаешь, это так просто? – усмехнулся Кален, и в его глазах я увидел отражение бездны. Будто он знал, о чём говорит. – Это не муха, от которой можно отмахнуться или которую можно прихлопнуть. Это, Велес тебя подери, навсегда. На-всег-да! Понятно тебе?
– Кален… – Мара положила руку ему на плечо, и парень умолк, пытаясь дышать ровно. Но я видел, что это дается ему нелегко. Если бы боль не жгла так сильно, то я бы даже посочувствовал.
– Должен быть какой-то… какая-то возможность, – я был готов умолять, ползать на коленях. – Если ты убьешь меня, то никто больше не пострадает. Это проклятие… дар… он умрет вместе со мной?
– Нет, мы не вправе дать тебе освобождение, – быстро ответила Мара. – Это не в наших силах…
– Но что-то сделать можно?
Она слишком поспешила с ответом. Что-то скрывает?
– Это, скорее всего, не спасет твою жену, если она вернется, – глухо пробормотал Кален. – Лишь принесет облегчение тебе самому. Однако дар – если он передается, как мы думаем, – будет жить.
– Но есть вероятие, что на мне это закончится? – с надеждой спросил я.
– Очень малый шанс, – нехотя отозвался Кален.
– Давай, – я подполз к нему на коленях. – Мы должны рискнуть.
– Кален, – предостерегающе прошептала Мара. – Велес может разозлиться.
– Всё пустое, – Кален махнул рукой. – Если она переродится, то нет разницы, здесь Улак или нет. Если же она умерла… посмотри на него. Он сломлен. Нам придется искать кого-то другого.
Они замолчали, а я тупо смотрел в пустоту, ожидая приговора. Внезапно меня пронзила новая боль, но не сердце и душу – а ввинчиваясь в кости. Почти облегчение. Я посмотрел на Калена – он шептал, глядя прямо перед собой.
– Мы оставляем за собой право вернуть тебя! – быстро выкрикнула Мара. – Когда – и если – понадобишься.
Я хотел было возразить, но она добавила еще поспешнее:
– Это будет очень нескоро.
– Мара, – Кален повернулся к ней, и боль исчезла.
– Ты можешь позволить себе роскошь сострадания, – прошептала она, распахнув слепые глаза еще шире. – Я же должна думать… о нас.
Он сокрушенно покачал головой, и, не успел я спросить, что значили ее слова, боль вернулась. Но я шагнул ей навстречу с радостью. Ощущал, как плоть моя плавится под силой заклятия, а мысли разлетаются и упрощаются, будто я вновь в волчьем обличье. Боль сердца утекает, ноша становится легче. Ярость и звериная злость не уходят, остаются со мной. Засыпают где-то глубоко, в самых костях.
– Надеюсь, там тебе будет покойно, – слышу последний шепот Калена и всхлип Мары, а потом просто перестаю быть. Не умираю, но растворяюсь.
III. Райские птицы