Круг зари

Потом он решил заглянуть в цеха, посмотреть, как тут налажено хозяйство. Пешеходные мосты в разных направлениях то перескакивали через пути, то огибали здания, ныряли под переплетения трубопроводов, взбирались к самым домнам или исчезали в проемах бетонных, километровой длины, коробках.

Назаров устал страшенно и расклеился бы вконец, если б не майская прохлада, какая обычно наступает в этих местах после короткой апрельской жары. Он пробрался бочком на доменный двор, и его поразила сдержанно бушующая сила печи, та покорность, с какой она изрыгала поток жгучего металла.

Парень в темных очках, прицепленных к войлочной шляпе, залпом, стакан за стаканом, пил газировку, и крупные капли срывались с подбородка на стальные плиты пола. Назаров услыхал сквозь гудение печи, как парня громко окликнули: «Егоров, хватит прохлаждаться! Закрывать пора!» — и вздрогнул.

«Ничего особенного, — успокаивал он невольное волнение, шагая по мосту к проходной, — такая же спешка, такие же окрики «давай-давай!», как и на многих других заводах». Но взволновала его не спешка. Фамилия Егоров засела в голове…

Назаров добрался до трамвая и отправился в не знакомый ему район, а по сути, в новый город. Мелькали виадуки, мелькала река Урал в яхтах и байдарках. Надо же! Европа! А минутой раньше был в Азии.

Потом побродил по длинным однообразным улицам. Таких городов он видел-перевидел: стандартные панельные дома-коробки, кое-где для силуэта торчат девятиэтажные дома-призмы, вдоль тротуара — тощие молодые деревца. Людей маловато: бабки с хозяйственными сумками шныряют по магазинам, старики на вешнем солнце в скверики повылазили. Все правильно, решил Назаров, трудовой город, и все на работе. А спустя секунду, уже не замечая ничего, он добрался до автобуса и опять поехал к заводу. Где-то сошел, куда-то свернул, словно по давней привычке, и облегченно вздохнул перед несуразным строением, обросшим тополями и похожим то ли на барак, то ли на землянку. Он дважды обошел вокруг строения и обнаружил, что тут разместился склад.

«Стоит еще, — улыбнулся Назаров. — Первый клуб. Все бараки снесли, а этот целехонек».

Здесь танцевал он впервые с Фатимой…

II

В тот год в деревне под Курском было плохо с едой. Дружок Иван Егоров, законченный молчальник, надумал на Днепр податься. Там строили плотину на порогах — и, должно, кормили сытно и давали обувку.

— Это еще как сказать, — возразил Антон. — Махнем-ка лучше на Урал. Завод у горы Магнитной мировой ставят. И башкиры там живут, баранов у них тьма!

Антона не переспорить. Завербовались и поехали. Нехватки нехватками, а делом своим гордились.

…Назаров видит себя молодым, здоровым.

На бестолковом базарчике с первой получки Антон купил сапоги и тут же их натянул на потные ноги, а драные чеботы со свистом закинул черт-те куда.

— Долой старую беспортошную жизнь! — кричал он возбужденно.

В толпе отыскал Ивана, покупавшего желтую вязаную кофточку, простую, но с шелковой ниткой. Их выдавали по ордерам, и полстройки щеголяло в подобных обновах.

— Как сапожки? — Антон козырем прошелся перед Иваном, неловко переступающим в веревочных чунях. — Махнем теперь на танцы. Сегодня клуб открывается… А на кой ляд кофту эту купил?

«Ага, — смекнул, — Фатиме… Промеж нас теперь встряла. Не поделишь такую».

Он шмякнул котомку под ноги и, бормоча что-то насчет дружбы и баб-зараз, выхватил кусок холстины, припрятанный на черный день, и в момент обменял на старые, но крепкие рыжие американские ботинки с бульдожьими носами:

— Носи, брат, да помни дружбу!

Хмурое неказистое лицо Ивана ожило, блеснули глаза, но тут же притухли.

— Откупиться хочешь? Дружба-то она дружбой…

Иван говорил трудно, как и думал, пальцы его тяжелых рук судорожно шевелились.

— Ду-урища! Я от души, а ты… Бери, говорю!

— Не-е, — глухо, будто давясь, выдохнул Иван. — Сам зароблю.

— Вот, балда осиновая, — пожал плечами Антон и, посмеиваясь, обменял ботинки у подвернувшейся цыганки на шелковый полушалок с разлапистыми листьями по черному полю.

Вечером Антон молодцевато печатал шаги, обходя по кругу тесный зал, освещенный тусклыми лампочками. Красивая татарочка Фатима льнула к нему, отплясывая по-своему под сербияночку, а Иван жался в углу подальше от гармониста, пряча ноги в чунях под лавку. Улучив минуту, он робко протянул Фатиме кофточку, и она сразу же в полутемном углу надела ее поверх платья.

Антон подскочил, выхватил из-под куртки полушалок и накинул на худенькие плечи Фатимы. Она зарделась и одарила обоих благодарной улыбкой.

После гопака подметки сапог отскочили, и Антон долго хохотал посреди клуба. Провожать Фатиму пошел босиком, держа за ушки голенища. Он подговорил ее потихоньку сбежать из клуба, и всю дорогу она вздыхала и теребила ворот кофточки. А когда она так вздыхала, у Антона мутилась душа: неужто этот хмуряка и недотепа Иван ей более люб? Сомнение, что ржавый гвоздь, засело в нем: захочешь вытащить — шляпку обломаешь…

Ждал случая Антон, чтобы всю эту неопределенность разрубить единым махом.