Основательно пригибаясь, появился из низкого дверного проема Богдаш. Он протиснулся одновременно с малость склонившим голову Семейкой, опираясь о плечо товарища. Третьим переступил порог Данилка, при этом он, разумеется, треснулся лбом о косяк. Четвертым в горницу прибыл Тимофей и, выйдя вперед, поставил к ногам Башмакова узел с жемчугом.
– Добро пожаловать, – недоумевая, сказал конюхам Башмаков и качнул ногой котел. – Что это вы мне за добычу принесли?
Конюхи перекрестились на образа и поклонились в пояс, трое – разом, четвертый – с едва заметным отставанием.
– Здрав будь, батюшка Дементий Минич, и со сродниками, – обратился к нему, как старший из гостей, Озорной. – Повиниться хотим – в Конюшенном приказе нас, поди, обыскались. Да мы не по кружалам пропадали… Глянь-ка!
Поняв, что его просят раскрыть узел, Башмаков нагнулся, развязал концы с бережением (там могло оказаться что угодно, и голова злоумышленника – в том числе) – да и ахнул.
– Клад, что ли, сыскали?!
– Клад, батюшка, – подтвердил Тимофей. – Да только к нему в придачу еще и такое нашлось, что и Боже упаси.
– Что ж за беда?
Тимофей обернулся на Богдаша, тот – на Семейку, а уж Семейка вытолкнул вперед Данилку.
– Сказывай, как было, – шепнул.
Дьяк признал парня и улыбнулся ему.
– Опять богопротивное деяние раскрыл?
– Старого своего приятеля на Москве обнаружил, – помог Богдаш. – Помнит ли твоя милость, как зимой взяли княжича Обнорского с его разбойной дворней?
– Как не помнить! – Умница Башмаков сразу понял, к чему клонят конюхи. – Что, не сидится княжичу в Пустозерске, или куда там его закатали?
– Не сидится, батюшка Дементий Минич. Данила! Говори ты! – рявкнул Озорной. – Ты эту кашу заварил!
– Что оробел? – спросил Башмаков. – Я тебя вроде еще ничем не обидел. Ну так кого из налетчиков Саввы Обнорского ты повстречал?
– Подручный у него был, Гвоздь, – наконец-то заговорил Данилка. – Думали, убили его. У меня на глазах ему кистенем в ухо влепили. Ан нет – выжил…
– Кто ж ему пособил? – строго спросил дьяк.
– Кто пособил – не знаю. А что он сделал, один из всех на Москве оставшись, – знаю.
– Сказывай…
Данилка, сведя воедино рассказ Деревнина и собственные похождения, боялся лишь одного – что, излагая по порядку, что-то самое важное упустит.
– Он стал способа искать деньгами разжиться.
– Ну, до этого додуматься нетрудно.
– И был у него знакомец, боярина Юрия Буйносова ключник Артемка Замочников…
– Того Буйносова, что возле Николы Старого двор имеет, – подсказал Богдаш.
– Знаю. И что ключник?
– А тот ключник имел знакомца – кладознатца Абрама Петровича, что нанимается клады искать. И людям головы морочит!
Башмаков посмотрел на открытый узел с жемчугом, на примолкшего Данилку и усмехнулся.
– Гляжу, хороший узелок вы, молодцы, развязали. Так что кладознатец?
– Говори как положено, не цеди по капле! – повысил голос Тимофей.
Данилка расправил плечи и выпрямился. Он в силу своего роста глядел на Башмакова чуть свысока, но спина после Тимофеевых окриков не желала и не желала сгибаться.
– Я, твоя милость, при всех их беседах за печкой не сидел, слово в слово не передам. Как сам понимаю, так и расскажу. Тот кладознатец, чтобы людей привлечь, про старые клады всякие байки рассказывал. И был у него на примете один клад, который он сам хотел взять, ни с кем не делиться. С чего-то ему на ум взбрело, что тот клад заклят на двенадцать голов. Стало быть, пока двенадцать человек он над тем кладом не порешит – взять не сможет. А примета тому кладу – деревянная медвежья харя на дереве. Скольких он уже заманил к той харе и погубил – один Бог ведает, мы-то дознаться и не пытались.
– Где этот пес?! – Башмаков подался вперед, и ярость в его глазах заставила Данилку отшатнуться.
– А в надежном месте, не убежит, доложил Семейка.
– Хвалю! Дальше?
– Он у гостиной сотни купца жил и искал для купца горшок с деньгами, кто-то из его родни еще при поляках в доме спрятал да и помер. И всех тем кладом под харей соблазнял, чтобы одной головой больше было, и меня тоже пробовал.
– Не на того напал! – перебил Богдаш.
– Сейчас всех за двери выставлю, – беззлобно пригрозил Башмаков.
– И рассказал он про тот клад с харей боярскому ключнику. А ключник от боярина не раз был безвинно наказан, и злость у него накопилась. Захотелось ему отомстить, да так, чтобы самому не пострадать. И вот что он удумал. Сговорился он с одним дедом в Стрелецкой слободе, чтобы тот ему медвежью рожу из дерева вырезал. Он хотел эту рожу привязать к сосне где-нибудь на Троицкой дороге, а потом соблазнить боярина клад искать – мол, все сам разведал, а взять не могу, потому что неведомо на чьей земле клад закопан, и коли я, человечишка бедный и беззащитный, с чужой земли клад возьму, то ввек этого не расхлебаю, а коли ты, боярин, то тебя никто и пальцем не тронет! Думал же он выманить боярина ночью со двора и одвуконь на Троицкую дорогу отправиться.
– Так бы боярин и поехал с ним один ночью!