Кровавый жемчуг

– Поехал бы, – вставил Тимофей. – У боярина в кошельке – дыра, а дворни – за сотню человек. И нельзя перед прочими боярами и князьями виду подавать, что к обеду у тебя одна тертая редька с квасом…

– Смотри у меня! – прикрикнул дьяк. И не смог сдержать улыбку.

– Тут тот ключник Артемка точно рассчитал. Знал, что боярин никому не захочет про клад говорить, – продолжал Данилка. – Дальше он так полагал – сперва среди бела дня с боярином на Троицкой дороге оказаться и медвежью харю на дереве ему показать. А потом поехать с ним туда тайно, ночью, да и вернуться одному.

– Ловко, – одобрил затею Башмаков.

– Да ничего у него не вышло. Он с дедом о харе сговорился, и она уже почти готова была, и он начал боярину про клад байки плести. Да только как раз об ту пору, а было это уже чуть ли не на Троицу, прибился к буйносовскому двору тот самый Гвоздь. Они с Артемкой знакомцы были, Артемка его к боярину и подвел.

– Так-то… – пробормотал дьяк. – Кабы не государево повеленье…

И замолчал. Но конюхи все поняли без слов.

Кабы государь не приказал разобраться с разбойным княжичем и его лихой дворней без шума, то вся Москва бы и знала, что люди Обнорских – воры, налетчики, и в дом их пускать опасно.

– А тот Гвоздь об одном думал – как бы княжича вызволить да за прежнее взяться! – выпалил Данилка.

– Так-таки и думал? – уточнил Башмаков.

Данилка кивнул. Можно было, конечно, и согласиться с дьяком – поди знай, что у того Гвоздя доподлинно было на уме. Но парня, как всегда, заколодило – раз я сказал «Гвоздь так думал», значит, иначе быть не могло.

– И он, Гвоздь, проведал, что ключник боярина кладом соблазняет. И решил он тот клад взять сам и потому стал следить за ключником. И обнаружил, что не только клада нет, но и харя-то приметная к дереву еще не приколочена! И тогда он догадался, что всю эту затею с кладом может к своей пользе обернуть. Харю у деда он выкрал, сам ее на Троицкой дороге к какому-то дереву привязал и стал вокруг кладознатца Абрама Петровича околачиваться, любопытных у него переманивать. Потом же вез такого любопытного в лес, показывал харю, заводил в чащобу и убивал. А телегу с лошадью перегонял куда-то и сразу же продавал. Или телегу продавал, а лошадь, коли добрая, оставлял – тут уж не меня спрашивать надо.

– Стало быть, двое убийц на Москве завелось, – сделал вывод Башмаков. – И одного вы в надежном месте спрятали, а другой, надо полагать, ушел? Коли вы такой добычей не хвалитесь?

– Так, батюшка Дементий Минич! – вразнобой подтвердили конюхи.

– А это откуда взялось? – Дьяк показал на жемчуг.

– А это мы того кладознатца на горячем прихватили. Он, видать, последнего из двенадцати привел, чтобы убить и тут же копать начать. И мы того человека спасли, а клад сами взяли.

– И что же за человек оказался?

Три пальца уткнулись в Данилку.

– Ты?!?

Парень кивнул.

– На живца ловили! – понял Башмаков. – Кто додумался?

И опять три пальца подтвердили – вот этот, у которого не то что молоко на усах не обсохло, но и сами усы неизвестно когда вырастут.

– Ловки вы. Что же с кладом делать собираетесь?

Данилка посмотрел на Богдаша с Семейкой – мол, я довольно говорил, может, вы слово скажете?

– Клад этот – церковное имущество, – объяснил Тимофей. – Еще при поляках схоронено. Церкви Божией его и нужно вернуть. Вот мы опись составили…

Он добыл из-за пазухи исписанный лист.

– А себе ничего взять не пожелали?

– Да взяли… Данила – перстенек, девке подарить, да уж и отдал, – сказал Семейка. – Я – жемчужных пуговок дюжину, племяннице к свадьбе, маленьких… И Богдаш тоже.

– За труды взяли, – добавил Тимофей.

– Коли за труды – так тому и быть… – И вдруг сообразительный дьяк задал самый неприятный вопрос: – Кладознатца-то куда девали?

Конюхи ответили не сразу.

– Богдаш! Тимоша!.. Жив-то он?

– Коли его в Разбойный приказ да на виску, он бы многих добрых людей оговорил да с собой потащил, ведь им и бояре не гнушались, – сказал Богдан. – Ну… оставили мы его там… заместо клада…

– Харю стеречь, – добавил Семейка.

Данилка покосился на него, но о судьбе хари умолчал.

Башмаков вздохнул. И посмотрел на конюхов, словно говоря: ну, что с вас теперь-то возьмешь?…

Конюхи стояли тихие, покорные, все четверо, и что же прикажешь делать с людьми, которые честно в своем грехе сознались? Да и грех ли?

– Шут с ним! – принял решение дьяк. – Ступайте, молодцы. И – никому ни слова! Ни про клад, ни про того Гвоздя!

Четверо дружно кивнули.

– Теперь этим делом я сам займусь.

Дьяк помрачнел. И было отчего! Конюхи понимали – нельзя княжича Обнорского из Пустозерска выпускать. Коли он снова на Москве объявится и безобразничать начнет, придется его со стрельцами брать, и тогда прежнее дело всплывет. А государю это будет неприятно. Получится, что он милость старому роду оказал, велел покончить с дельцем без шума, да и промахнулся.

– Ступайте… – сказал Башмаков, и видно было, что он уже непростую думу думает.

Выйдя из покоев, занимаемых Приказом тайных дел, Тимофей шумно вздохнул, всем видом показывая великое облегчение.