Кровавый жемчуг

«Послезавтра!..» – отвечал ангельский глас в Стенькиной голове.

Завтра в ночь – клад отца Кондрата, послезавтра в ночь – клад боярина Буйносова!

Стало быть, нужно в эту ночь как следует выспаться.

* * *

Ни свет ни заря Третьяк прибежал к Федосьице. Он надеялся найти у нее Данилку.

После разговора с Гвоздем, когда назначили время поездки в лес сообразуясь с указанием парня, он хотел выяснить, почему вдруг это дело откладывается. Но Данилка скрылся, и лишь потом выяснилось, что он успел потолковать с Настасьей.

Зная ее норов, Третьяк хотел сперва узнать правду у Данилки, иначе бешеная девка много чего затеять может, а удержать ее, как удерживал раньше, он не сумеет.

Третьяк опоздал. Данилка уже успел, схватив засохший пирог, удрать.

Федосьица возилась с Феденькой – приготовила ушат с теплой водой для купания и чистую рубашечку. На полу лежала кучка грязных пеленок – не пропадать же теплой-то воде, за одним разом и постирать можно! Вид у девки был такой унылый, словно всех родных схоронила.

– Что так-то? – спросил скоморох.

– Да ну его! – отвечала Федосьица. – Как ночевать негде, так он и тут!

– Уж и сама не рада, что обнимала?

Она вздохнула.

– Тебе бы, девка, с Москвы-то съехать, в Твери, что ли, поселиться, где тебя не знают, – посоветовал Третьяк. – Мужа тебе надобно, дом, семью. А это – не муж. Сама ведь видишь.

– Я за него и не собиралась, – честно заявила Федосьица. – Думаешь, легко мне? Тот купец со мной чуть ли не с Пасхи жил – и обстирай его, и вкусно сготовь, и всегда к нему с лаской! А поглядишь на его бороду-то – и плакать хочется. На что мои молодые годочки тратятся?…

Больше она объяснять не стала, да скоморох и так понял: уж коли тратятся молодые годочки, так пусть хоть раз – как сердце пожелало!

– Ты не плачь, не плачь, – попросил он. – Другого наживешь. Этого в шею гони! Ты красавица, ты разумница, неужто нет и для тебя доли счастливой? Есть же!

– Счастье наше бабье – воровское, украдочкой, на малую минуточку!.. – выкрикнула она и впрямь заревела, а Феденька подхватил.

Третьяк, даже не спросив, куда это Данилку понесло спозаранку, удрал.

В поисках товарищей-скоморохов, которые могут что-то рассказать про Данилку, он отправился в «Ленивку», а от Неглинки до Волхонки – чесать и чесать.

– Тут из ваших один только Томила, – сказал ему целовальник, Левонтий Щербатый. – И убираться бы вам поскорее. Я уж слышал, как вас с белянинского двора спугнули.

– А Томила давно пришел?

– С самого утра сидит, пьет. Мне-то что… Пусть пьет! Вы-то как с ним, с обломом здоровым, разбираться станете?

Скоморохи встретились в полуподвальном помещении, где можно было без помех надраться в стельку. Целовальник принимал в залог все, кроме нательного креста, и не раз бывало, что питух уходил домой в чем мать родила, завернувшись в рогожку, но распевая при этом песни.

– Слышал, что она вздумала? – спросил Томила. – Мало нам было горя зимой! Опять ей воевать охота!

– С кем воевать-то? – уже предчувствуя неладное, спросил Третьяк.

– А Гвоздь на Москве объявился! Помнишь Гвоздя?

– Княжича Обнорского подручный, что ли? – Третьяк ушам не поверил, ведь Настасья хвалилась, что завалила мерзавца кистенем!

– Он самый. Конюшонок-то, Данилка-то, куманек-то, его признал. И Настасье сказал так: это твой недруг, ты с ним и справляйся, а с меня взятки гладки. Говорил я, что с этими государевыми конюхами связываться незачем. Пить будешь?

– С утра-то?

– А я напьюсь! – грозно сказал Томила. – Напьюсь, и никуда идти не придется. Лучше быть пьяну, да живу! А? Ловко я сказанул?

– Сам придумал? – с некоторой завистью осведомился Третьяк.

– А то! И коней я ей искать не стану! Какой я, к черту, конокрад? Ехал не конем, погонял не кнутом, жег не палку, угодил не в галку…

– Каких еще коней?

– А у нее спроси!

– Это чтобы за кладом с Коробом ехать, что ли? – догадался Третьяк.

– Какой он тебе Короб? Гвоздь и есть!

– Врешь!

– Вот те крест святой!

От такой новости Третьяк не удержался, взял чарку, стоявшую перед Томилой, где еще было с треть хлебного вина, и выдул.

– Как же ты его, брат, не признал? – спросил удивленный Томила.

– Да я ж его только однажды вроде видел, и то темень стояла. Когда княжича Обнорского выслеживали, Настасьица все больше девок подсылала.

– Он-то тебя тогда не приметил?

– Не приметил, поди… – без избыточной уверенности отвечал Третьяк. – Как же быть?

– Садись и пей! – посоветовал Томила. – Пьяного она тебя с собой не возьмет. А может, поглядит на нас с тобой да и одумается. Да и сама с горя напьется!

– Это ж сколько выпить надобно? – Третьяк возвел очи к низкому и закопченному потолку. – Мы с тем Гвоздем на завтра уговорились, так что же – сутки не просыхать?

– А что? – Томилу такая возможность нисколько не смутила. – Лучше быть пьяну, да живу! Садись, пей! Не то пришлет она сюда за тобой Филатку или Лучку, а я тебя знаю – ты воспротивиться не сумеешь! Пей, дурная башка!