Кровавые следы

Лейтенант Андерсон был новеньким и неопытным. В ту минуту он стоял на сторожевой вышке с биноклем. Его назначили в роту «С» всего за пару дней до того. Я не знал, был ли он выпускником Вест-Пойта или «девяностодневным чудом», прошедшим лишь трёхмесячную школу кандидатов в офицеры после основного кура подготовки. Большинству из нас он показался достаточно приятным человеком. По крайней мере он никого не донимал персонально и на вид не страдал вопиющими расстройствами личности. И самое главное — он сменил лейтенанта Джадсона, начальника штаба, который иногда выступал нашим командиром взвода. Никто из нас не сожалел о его уходе. Приближаясь к смотровой вышке, мы видели, как Андерсон то и дело осматривает горизонт в бинокль. Казалось, что значительную часть времени он проводил, разглядывая кого-то внизу, в душевой, стоящей прямо под вышкой. Мы поняли почему, когда добрались туда.

Душевая оказалась цементным блоком двадцать на сорок футов с несколькими душевыми лейками и парой кусков мыла на одном из концов. Со всех сторон душевую окружала шестифутовая загородка из фанеры. Крыши не было. Две вьетнамские девушки примерно моего возраста принимали душ, когда мы вошли. Зная, что за ними могут наблюдать в вышки, они не разделись полностью, а мылись в футболках и трусиках.

На девушек стоило посмотреть. Две едва одетых девочек-подростков брызгались друг на друга водой, расплескивая её по всему помещению, игривые, словно парочка дельфинов, резвящихся в прибое. Они хором захихикали, когда мы вошли. Их смех пригвоздил нас к месту. Наши глаза дружно повылезали из орбит. Смиттерс первый обрел дар речи: «Вот это круто», — громко сказал он, ни к кому не обращаясь.

— Что нам теперь делать? — спросил Соня, лаская девушек взглядом сверху донизу.

— Порази меня гром, если я знаю, — сказал я тихо, почти шёпотом, пытаясь выглядеть не слишком смятённым ситуацией.

— Пошли, они не кусаются, — подтолкнул нас Смиттерс, который снял уже почти половину своей одежды.

— Да, я не могу пропустить помывку,— сказал Соня, — Ни за что на свете.

Он тоже уже раздевался.

Я не был привычен к совместным купаниям, и положение казалось мне неловким. Мой план битвы состоял в том, чтобы уговорить себя сохранять спокойствие, девушек игнорировать, снять с себя одежду и помыться у них на виду. Уговоры проводились беззвучно, не шевеля губами, чтобы остальные не узнали, что я разговаривая сам с собой. Девушки догадались, что я не такой крутой и непринуждённый, каким хочу казаться, когда увидели, как я разделся, включил воду и зашел под душ прямо в каске. Что же я за идиот, даже мои собственные приятели хохотали надо мной. Вся ситуация была несколько неудобной, но определённо не настолько, чтобы отменить наше мероприятие. Я ни за что не упустил бы шанса помыться, даже если бы это означало бы принять пенную ванну вместе с мамой Хо Ши Мина.

Молодые леди, которые поначалу хихикали, а затем игнорировали нас, продолжая свой конкурс мокрых маек, собрались уходить. Они прошли в сухой конец душевой, чтобы вытереться. Процесс вытирания несколько затянулся. Их разглядывали в виде платы за пользование душем круглоглазых. Сейчас они получили порцию взглядов от нас. Это была часть программы американизации восточной скромности во Вьетнаме.

Вернувшись на линию укреплений, мы расслаблялись в нашем бункере, смакуя свою неожиданную чистоту, поднявшую наше самочувствие. Долгожданный ветерок задувал в амбразуры, принося прохладу и создавая ощущение благополучия. Я буквально изо всех сил старался не потеть, в надежде сохранить свое чистое состояние как можно дольше.

Мы уже почти отключились, когда седовласая местная женщина показалась в дверном проёме и вошла, держа в руке коричневый бумажный пакет, за ней следовала девочка-подросток. Она уселась в углу таким образом, что её ступни стояли на земле, а её зад оказался на её пятках. Только недокормленные, тощие жители Третьего Мира могут садиться таким способом. Подобно всем людям во Вьетнаме, эта мама-сан была тощей, как рельса. Во Вьетнаме просто не было толстяков.

Старуха разразилась монологом на ломаном английском о недорогих сексуальных удовольствиях, которые девочка, бывшая предположительно её дочерью, может предоставить. Она была, разумеется, девственницей, и предлагалась по сдельной цене в семьсот пиастров за раз, примерно шесть долларов, если кто-то из нас пожелает натянуть её прямо тут. Старуха пообещала, что мы платим за реально хороший бум-бум.