– Да чего им! Объявили бы, что все это – происки Сатаны! Делов-то. И что все… – он покосился на Настю. – …Все вагины в ролике – православные. Тоже мне…
– Мы будем следить за развитием ситуации, – пообещала ведущая и заговорила о вчерашнем теракте на Ближнем Востоке, и Настя выключила радио.
– Пообедать бы надо, – произнес сзади генеральный. – Что у нас тут поблизости есть?
– Тут неподалеку местечко одно, – с готовностью откликнулся Антон. – «Самба-суши» называется…
– Ты девочек своих там тухлой рыбой будешь кормить! – отрезал генеральный.
– Зачем вы так, Филипп Юрьевич, – обиделся водитель. – У них там и европейская кухня, и итальянская есть. Пиццу вкусную готовят. У меня мама ее любит очень.
– Ну, разве что мама, – проворчал генеральный. – Давай подскочим туда, возьмешь навынос какую-нибудь. Настю закинем в офис и рванем на Ваську. Пока едем, я пожру.
Водитель развернулся на ближайшем перекрестке, выскочил на Фонтанку. Впереди были Аничков мост, профиль Наполеона в промежности одного из четырех бронзовых коней Клодта и «Mishka bar», куда Настя пару раз выбиралась потанцевать.
– А какую пиццу брать? – спросил Антон, когда они остановились у заведения с остроносой рыбиной на цветной вывеске.
– На твой вкус, – ответил Филипп Юрьевич. – То есть – на вкус твоей мамы. Главное – чтобы не пронесло потом. И без этих кракенов и осьминогов потыканных, понял?
– Понял… Настён, а тебе сет каких-нибудь сушек взять?
– Спасибо, не хочу, – ответила девушка.
– Иди уже! – сказал генеральный водителю.
Антон проверил кошелек, выскочил из машины и исчез за дверью бара.
– Ты что такая сегодня? – спросил Филипп Юрьевич у дочери и замолчал, подбирая слово. – Потухшая…
Настя пожала плечами. Давление, которое она с трудом сдерживала все утро, успешно пряталось за маской полного спокойствия. Как будто ей вкатили лошадиную дозу анестезии.
– Понедельник ведь, огромный день, устала. Еще и не выспалась.
– Чем занималась на выходных? – поинтересовался ее отец. Его лицо оживилось. – Если, конечно, мне надо это знать…
– Танцевала, шашлыки ела, деньги жгла. Письмо тебе писала.
– Письмо? – удивленно переспросил отец. – Какое письмо? Зачем?
– Тебе будет интересно… Почту ведь, наверняка, не смотрел.
– Покажи… С телефона ведь можно зайти, да? Помоги-ка…
Настя взяла протянутый отцом айфон, несколькими касаниями зашла в электронную почту, потом вернула гаджет на заднее сиденье.
– Нажимай кнопку с треугольником, – сказала она, наблюдая за отцом в зеркало.
– Ты совсем уж безграмотным тупнем меня не считай, – произнес Филипп Юрьевич, тыча пальцем в экран.
Для большего эффекта хорошо бы было обставить все как в фильмах про Дракулу – зал с камином в з
Из динамика айфона послышалась музыка, перебиваемая женским смехом.
– Нет, иди ты лучше, – донесся степенный мужской голос, – да-да, ты. Сразу с двумя хочешь?
Настя увидела, какими огненными стали глаза отца, смотревшего в стиснутый напряженными пальцами – вот-вот раздавит – айфон.
– Иди сюда, – раздался звук шлепка. – Какая малышка! Сейчас мы тебя в два смычка уделаем. Фил, ты куда хочешь начать?
– Не знаю. Пусть пососет сначала, – услышала Настя голос отца.
– Точно! Становись на колени… Ну, скрестим шпаги что ли, дружище!
Отец Насти ткнул дрожащим пальцем в айфон, останавливая видео.
– С-с-с-сука, – просипел он, задыхаясь от бешенства. – Все-таки достала меня этой записью. С того света – но достала!
– Т
– Блядь! Да ее мало убить было! Живот вспороть и кишки на руку наматывать! – Филипп Юрьевич встретился взглядом с дочерью. Еще сильнее блеснули его глаза. – Как к тебе это попало?
– Да неважно, – ответила Настя. – Важно, куда это от меня может попасть. Понимаешь?
– Что? – прищурился ее отец.
– Что значит «что»? – удивилась Настя. – Видео, на котором ты с руководителем комитета на пару трахаете девушку. Третесь своими яйцами друг о дружку. Зачем одну-то? Там же вторая была, свободная. Которая, кстати, это все и сняла. Оператор, так сказать. Да ладно, руководитель комитета – это мелочи. Я до конца досмотрела эти ваши шалости. Видела, кто там и в каком виде приходит. Помнишь, наверное? Цари – а все туда же… Что, даже ручки задрожали, папа?
Филипп Юрьевич хотел было что-то сказать, но только как рыба молча разевал рот. Вид у него был бы комичный, если бы не страшная, побелевшая от ярости физиономия. Скулы заострились, губы побледнели, яростные глаза почти выкатились из орбит – такого его Настя еще не видела. Бледность и как бы мелкая судорога не покидали его лицо. Насте захотелось открыть дверь машины и выскочить на улицу, подальше от будто бы испытывающего трансформацию отца. Но она собрала волю в кулак и, обливаясь потом, осталась сидеть на месте. Сказала, стараясь казаться спокойной (такой Клинт Иствуд в юбке), хотя внутри все тряслось: