Наконец, постмодернизм конституировал новую парадигму философской антропологии, в которой «тело», «телесность» оказываются основой экзистенции. Тело – средоточие социальной активности, оно воплощает боль и удовольствие, обеспечивает человека опытом, превосходящий вербальный (известно, что 90 % получаемой нами информации обрабатывается на невербальном уровне) В общем, тело творит и выращивает язык и систему понятий, проектирует вокруг себя мир культуры и социальности[56]. (Сомневающимся посоветую вглядеться в ошеломляющую индустрию современной моды. Разве она не выросла из человеческого тела и вокруг него?) Впрочем, оригинальность этой точки зрения сомнительна для знатоков Фридриха Ницше. Еще в конце XIX в. великий немец утверждал, что именно тело – настоящий исток моральных ценностей, воли к знанию и власти.
Но в нашем случае несравненно более важно, что новая (или забытая старая?) парадигма философской антропологии основательно подкреплена последними достижениями антропологии физической. В обобщающей работе Бутырской фактически доказано существование биологической основы человеческой эстетики и выявлена капитальная важность тела в системе человеческих коммуникаций[57].
Так или иначе, биологический и социологический подходы к человеку не противостоят и даже не дополняют друг друга, они фактически совпадают. Впрочем, стоит ли этому удивляться, если человек по своему поведению, физиологии и генам является одной из обезьян? Правда, обезьяной думающей, наделенной сознанием и языком. Во всяком случае традиционная проблема «происхождения человека» в современной науке все более заметно вытесняется проблемой происхождения сознания[58].
Перейдем теперь к идее генетической предопределенности человеческого поведения. Несмотря на жесткую критику социобиологическая гипотеза выдержала испытание временем. Отойдя от своих прежних крайностей, она стала лишь сильнее. Теперь только научные «экстремисты» придерживаются прежнего мнения, что генетика, наследственность определяет все – от социальной карьеры до выбора религии, идеологии и типа политической системы. Верх взял более сбалансированный взгляд, который состоит в том, что чаще всего окончательный выбор в пользу наследственности или средовых факторов невозможен, и поэтому речь должна идти о сложном и динамичном взаимодействии врожденного и приобретенного в человеке в различных контекстах. Такая трактовка выглядит приемлемой и для критиков социобиологии, ведь отрицать роль и значение наследственности в социальной жизни уже невозможно, тем более что этот тезис обретает все более основательные подтверждения.
Новые материалы социобиологии, биологии человека и физической антропологии позволяют всерьез рассматривать проблему существования врожденных социальных инстинктов восприятия и действия. (Обращаю внимание, что речь идет именно об
Не верится? Но вот оформившаяся в рамках физической антропологии новая субдисциплина антропоэстетика изучает «
Другими словами, общевидовая биологическая матрица человеческой эстетики (существование которой, напомню, доказано в капитальном труде Л.М.Бутырской) этнически дифференцирована. Нормативные варианты эстетической красоты этнических групп, включая русских, привязаны к их антропологическим особенностям, причем русский идеал красоты не зависит от географического региона. «Во всех русских группах вне связи с географической дифференциацией отмечаются относительно близкие варианты эстетически предпочитаемой красоты…»[60].