Кровь и крест

Курт вошёл в сарай, держа оружие в руках – мало ли что. «Вервольф» прохрипел и заворочался, Курт, стоял около выхода, наблюдая за ним. Затем из-под волчьей шкуры появились совершенно голые человеческие ноги.

– Хорош вервольф, нечего сказать, – рассмеялся Курт, поддевая волчью шкуру крюком гвизармы – на сене лежал голый мужчина. Он издал чудовищный храп и перевернулся на другой бок.

Курт вышел из сарая.

– Кто там? – любопытствовали крестьяне.

– Какой-то голый бродяга в старой волчьей шкуре, – ответил Курт. – Так-так, и кто же объявил его вервольфом? Хорошо, что сам фрайграф не пожаловал, не сносить бы старосте головы!

Из покосившегося дверного проема появился пробудившийся «вервольф». Крестьяне на всякий случай сгрудились вместе, выставив вперёд своё примитивное оружие.

Полуобнажённый «вервольф» в драной вонючей волчьей шкуре, привязанной к шее какой-то верёвкой, обвёл мутным взглядом присутствующих и вымолвил:

– Почтеннейшая публика, представление начинается. Я – шпильман[52], Клаус Брохель, представлю вашему вниманию небольшой шванке[53] о маленькой непослушной девочке – Красной Шапочке.

Он попытался принять надлежащую позу, с которой все шпильманы начинают представление, нечто похожее на поклон почтеннейшей публике, но потерял равновесие и упал лицом в грязь.

Крестьяне и люди фрайграфа рассмеялись от души. Казалось бы, ну что ещё надо – сведения о вервольфе не подтвердились, можно возвращаться в Брюгенвальд. Но Курт так не думал и вовсе не разделял бурного веселья окружающих.

– Староста, кто сообщил тебе о появлении вервольфа? – не унимался он.

– Господин, ко мне прибежал Ханс, наш селянин. Он был явно перепуган и поведал, что в сарае у дороги сидит вервольф, видимо, ночи дожидается, чтобы вновь растерзать невинную жертву.

– Привести ко мне Ханса! – приказал Курт.

– Да, вот он, – указал староста на парня, который передразнивал бродягу.

Ханс, не подозревая ни о чём, копировал поклон Клауса и падал на землю. Довольные крестьяне дружно потешались над ним.

Курт подошёл к Хансу, схватил его за шиворот и поднял с земли.

– Скажи мне, Ханс, всё без утайки… Если будешь лгать, велю пороть перед всем селением. Как ты заметил вервольфа? – Курт смерил крестьянина суровым взглядом.

Ханс весь съёжился, но постарался говорить уверенно:

– Господин, я недалеко пас коров. Смотрю – вервольф направляется прямо в сарай.

– И как же он шёл? – поинтересовался Курт.

– Как человек, господин, на двух лапах, – Ханс часто заморгал, понимая, что рассказываемая история подвергается серьёзному сомнению.

– Дальше, продолжай.

– Ну, я и говорю: он зашёл в сарай. Тут-то я его закрыл, позвал старосту и селян, – продолжил Ханс.

– И что, он шёл средь бела дня голый, без одежды, даже без штанов?

– Да, господин, совершенно голый был, – подтвердил Ханс.

Курт потерял терпение, от его выдержки не осталось и следа:

– Староста, двадцать плетей Хансу!

– За что-о-о, господи-и-ин? – заскулил Ханс.

Староста тоже растерялся, не понимая ход мыслей Курта.

– За то, что лжёшь, и за то, что обворовал пьяного шпильмана.

Ханс упал на колени перед Куртом.

– Помилуйте меня, господин, нечистый попутал! Я всё верну! Не велите пороть, господин!

Ханс ползал вокруг Курта, хватал его за ноги, пытаясь тем самым проявить своё искреннее раскаяние.

Курт со всей силой ударил его ногой. Ханс отлетел и заскулил ещё сильнее. Крестьяне взирали на происходящую сцену с полным недоумением.

– Староста, выполнять приказ! – рявкнул Курт. – Иначе сам тебя высеку.

Неудачливого воришку скрутили и потащили на деревенскую площадь к позорному столбу.

Шпильман, начиная приходить в себя и трезветь, встал на четвереньки. Люди фрайграфа не видели ничего подобного. Клаус в таком виде действительно напоминал животное, его голову прикрывала волчья маска, правда, съехавшая на бок. Постояв в звериной позе, на четвереньках, он сел, осмотрелся, сообразив наконец, что совершенно голый.

Прибежал крестьянин:

– Господин, вот одежда шпильмана, Ханс всё вернул.

Курт кивнул и указал на Клауса. Крестьянин робко подошёл к Клаусу и положил перед ним одежду. Шпильман встал, скинул свой реквизит, обнажив перед почтенной публикой худое поджарое тело, и начал одеваться без капли стеснения.

«Да, тот ёще мошенник! – подумал Курт. – Возьму-ка я его с собой… Фрайграф пребывает в меланхолии, вот и будет ему развлечение… А шкуру шпильману новую справим…»

…Обратно в Брюгенвальд отряд возвращался неспешно. Шпильман бежал всю дорогу, держась за стремя Курта для верности, чтобы не упасть. После двух миль пробежки последствия перепоя у незадачливого вервольфа как рукой сняло.

– Как ты попал в Фирфайх? – поинтересовался Курт и посмотрел сверху вниз на шпильмана.

Клаус, задыхаясь от бега, поведал следующую историю: