Кровь ацтека. Тропой Предков

Мне нравилось слушать, как Целитель излагает историю индейцев. Я сравнивал его рассказ с тем, что слышал от отца Антонио и других. Для испанцев история — это череда событий. Короли и королевы, войны, завоевания и поражения, знаменитые врачи, изобретающие новые способы лечения, отважные мореходы, которые чертят карты и пускаются в путешествия, — всё это нашло своё отражение в книгах. Для Целителя же история — это магия и душа. Магия проистекает от духов и богов, даже в камне может обитать дух. Душа — это то воздействие, которое оказывают на людей деяния богов.

Я знал, что испанцы опираются на силу разума. Но даже когда Целитель говорил о магических книгах, с помощью которых можно превратиться в ягуара и сделать человека непобедимым, я был склонен считать его рассказы ещё одним проявлением мудрости, которая, хоть и похожа на сказку, отнюдь не лишена здравого смысла.

Правда, это вовсе не означало, что я был готов предпочесть испанскую версию индейской истории познаниям Целителя. Фанатичные священнослужители сожгли большую часть ацтекских книг, так что и испанцы, и Целитель черпали информацию из преданий, передававшихся из поколения в поколение. У испанцев было, по крайней мере, то преимущество, что они записывали свои рассказы в книгах, которые изучали целые поколения учёных. Целитель же обладал ещё более важным преимуществом. Со времён древних индейских империй сохранились тысячи надписей — на стенах, в храмах и на других памятных сооружениях. Каждый день часть их исчезала: надписи уничтожали по невежеству или, как бывало значительно чаще, старые здания просто ломали, чтобы добыть камень для постройки новых. Но Целитель прожил долгую жизнь, он исходил родную землю из конца в конец и был знаком с этими надписями. Он обладал познаниями, не известными испанцам, мудростью, которая в скором времени вообще не будет доступна никому, потому что камни, на которых сделаны эти надписи, крошатся в пыль или разбиваются на части.

Испанцы отразили этот огромный массив фактов в книгах. Целитель жил историей, причём не только современной ему, но и историей незапамятных времён. Он спал, ел, говорил и думал почти так же, как его предки на протяжении тысячелетий. Он был живым, что называется, ходячим храмом познаний.

62

Puebla de Los Angelos, Город Ангелов, оказался самым большим из всех городов, где мне когда-либо доводилось бывать. А вот Матео, по сравнению с Мехико, он представлялся настоящим захолустьем.

   — Мехико — настоящий большой город, а не разросшийся провинциальный городишко вроде Пуэблы, Веракруса и Оахаки. Это великолепное место. Когда-нибудь, Бастард, я обязательно свожу тебя туда. К нашим услугам будут самая изысканная еда и самые красивые женщины. Только представь, в одном из борделей Мехико есть не только коричневые и белые девушки, но и жёлтая, китаянка.

Меня это заинтриговало. Я видел женщин с жёлтой кожей на ярмарке по случаю прибытия галеона из Манилы, и мне было интересно, как они выглядят без одежды.

   — А они — китаянки, — они сложены так же, как и другие женщины?

Матео глянул на меня краешком глаза.

   — Ну что ты, конечно нет. У них всё наоборот.

Я призадумался, что бы это могло значить.

Неужели всё, что у остальных женщин находится впереди, у китаянок располагается сзади? Но я не стал задавать Матео этот вопрос, потому что не хотел и дальше обнаруживать своё невежество.

Мы расположились лагерем на окраине Пуэблы, в том месте, где обычно пересекаются пути торговцев и индейских колдунов. Науали среди них мы не увидели.

Вместе с Целителем и остальными я отправился на главную площадь города, где собирались отмечать праздник урожая. Хотя Матео и не считал Пуэблу крупным городом, мне она показалась огромной. Как и Мехико, о чём мне доводилось слышать, Пуэбла тоже находилась высоко над прибрежной линией, на широкой равнине, окружённой где-то далеко отрогами гор. Матео пояснил, что архитектура Пуэблы несколько сходна с архитектурой великого города Толедо в Испании.

— Один из величайших в мире поэтов умер на улицах Пуэблы, — сказал мне Матео, когда мы только-только вошли в город. — Гутиэрре де Кетина был поэтом и меченосцем, он сражался за короля в Италии и в германских землях. Он приехал в Мексику уже после Конкисты, по просьбе своего брата. К сожалению, оказалось, что клинком де Кетина владеет хуже, чем поэтическим мастерством. Его убил на поединке соперник, они дрались из-за женщины. Говорят, якобы всё началось с того, что он как-то раз, стоя под окном этой женщины, воспел её глаза в своей поэме «Ojos claros serenos»[51].