Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней

В составе Балтийского флота тридцать экипажей по тысяче человек в каждом, в том числе один гвардейский, один образцовый и один учебный. Матросы проходят подготовку для службы на линейном корабле, фрегате, сторожевом судне или бриге. Корабли строятся из казанского дуба, но они весьма недолговечны. Хотя кронштадтские каменные доки находятся в великолепном состоянии, все же военные суда продолжают строить в Петербурге и переправлять в Кронштадт через 9-футовый бар, из-за чего многие из них повреждаются.

Для иностранца в Кронштадте интересны мол, укрепления, три гавани, доки, склады, госпиталь и морские казармы, которые содержатся в идеальном порядке. Покойный император не уделял внимания флоту, а Николай проявляет живейший интерес – надзирает за строительством судов, присутствует при спуске на воду, регулярно посещает морские склады и сурово наказывает за недостачу. Русские считают свою страну первой военной державой, но, безусловно, признают наше превосходство на море. Тем не менее нынешний император собирается бросить Англии вызов также и в этой области. Русский флот на якорной стоянке еще можно сравнить с английским, однако в морском сражении, особенно при сильном ветре, англичане, несомненно, превзойдут русских»[190].

Любопытные воспоминания о Кронштадте оставил французский дипломат, фамилия которого осталась неизвестна:

«На другой день отправился я к назначенному на пристани месту, где нашел длинную парусную и весельную шлюпку, шлюпку императора: шестнадцать гребцов в щегольской форме уже сидели на скамьях.

Море было тихо; погода великолепная. Справа мы видели берег, тянущийся от Петербурга на север, к Кронштадту; слева мелькали красивые дачи; потом показались императорские дворцы: Александрия, Петергоф, Ораниенбаум […].

Государь поднял крышку лавки, на которой мы сидели, и вынул из ящика большой золотисто-желтый флаг с изображением двуглавого орла и Георгия Победоносца. Это был флаг, возвещавший о присутствии монарха на том судне, на котором он развевался. Его величество сам поднял флаг на мачту своей яхты. В то же мгновение двадцать пять линейных кораблей и пятнадцать фрегатов, выстроившихся в линию перед Кронштадтом, огласили громом двух тысяч пушек оба берега Ингрии и Финляндии […].

По прибытии в Кронштадт государь водил нас (Э. Коур-та и меня) по всем гранитным линиям этого оплота Петербурга и по батареям, которые тогда строились там. Во всех подробностях осматривал он грозные валы, уставленные исполинскими орудиями. Между прочими особенностями постройки я заметил, что гранитные глыбы, обтесанные в виде квадратов, не были связаны никаким цементом и держались посредством весьма правильных кубов, входивших наполовину, сверху и снизу, в пазы такой же формы, изсеченные в обоих рядах камней.

Иногда во время нашего обзора длинных линий капитан Э. Коурт или опережал нас на несколько шагов, или оставался позади, чтобы тщательнее рассмотреть какой-нибудь лафет или какой-нибудь новый воспламенительный снаряд. Тогда император, справедливо гордившийся своей прекрасной крепостью, говорил мне вполголоса:

– А что думает теперь английский капитан?»[191].

Но император отправлялся в Кронштадт не только на шлюпке летом, но и зимой на санях. Об этом писал французский художник-баталист и дипломат Орас Верне, который в 1843–1843 гг. приезжал в Россию с дипломатическими поручениями и написал несколько картин по заказу двора.

«Я занят своими работами и езжу с императором по смотрам и парадам. На сих днях мы побывали в Кронштадте. Меня восхитила эта поездка, занявшая два дня. Проехать десять лье по морю в санях, что может быть оригинальнее сего! Из-за оттепелей и сильных порывов ветра море вздыбилось, и льдины взгромоздились друг на друга, так что получились настоящие холмы самой причудливой формы по несколько лье длиной. Лошади скакали во весь опор, ветер резал лицо, так что текли замерзающие на ходу слезы. Но всему остальному телу было жарко, как в огне, под медвежьей полостью. От всех контрастов и скачки кажется, что это лишь сон, а приехав, не чувствуешь, на месте ли твоя голова. Если бы вечером мне пришлось повторить эту поездку, я подумал бы, что на несколько часов сошел с ума. Император присутствовал на учении морских войск, каковые ни в чем не уступают сухопутным. Даже стреляли ядрами из пушек […]. Затем мы побывали в госпитале с 2000 кроватей, похожем на дворец, где все великолепно, в том числе сами больные. Им должно быть приятно умирать в такой чистоте: здесь светло и предусмотрена каждая мелочь, а переходить в лучший мир позволено, наверно, лишь когда барабан бьет сигнал к отступлению.

В этой поездке нас было четверо. На обратном пути мы переехали Финский залив, а вечером возвратились в Санкт-Петербург, и я вернулся к своим занятиям»[192].

Город