— Так я ж не знал, что она из этих… Сразу замуж. Хотите, побожусь, что не знал?!
Тонкий не выдержал, подбежал, пытаясь схватить дубину за ухо, но был перехвачен братом, нацелившимся туда же.
— Чего ты не знал, бездарь? — запищал он, — Что девки подол только перед мужем законным задирают?!
— Ну… Мне такие не попадались.
Я не поленилась облизать жирные пальцы, подойти, вытереть руки о рубашку приятеля и отвесить ему смачную оплеуху.
— Ну, вот одна разве что, — мгновенно исправился Радомир. И добавил, уловив на лицах купцов тень сомнения: — Ну, три, если ваших жён считать!
— Бросить тебя, что ли? — задумчиво протянул Тонкий, наклоняясь к щели в дверях, чтобы рассмотреть происходящее в избе. Я бы его устыдила, но сама полчаса как от той щели отлипла и точно знала, что отговорившиеся свадебной подготовкой хозяева сейчас допрашивают дочурку, пытаясь вызнать, чем её пришлый молодец обидел. Или чем так быстро убедил в собственной привлекательности. Людмила топала ногами, носилась из угла в угол и в ужасе перерывала приданное — мало собрала. Родители бросали на клеть обеспокоенные взгляды: держать гостей силой или спровадить поскорее?
— Бросите вы меня, как же, — фыркнул Радомир, но, углядев многообещающие лица купцов, с надеждой добавил: — Ну, свадебку ведь не пропустите?
— Как не позлорадствовать? — согласно закивали братья.
Сообразив, что шутки кончились (или только начинаются), Радомир снова взмолился:
— Фросенька, ну ты же умная! Понимающая! Хоть ты-то меня выручишь?
«Может быть, только сначала насмеюсь вдоволь».
— И не подумаю!
По лицу видать — поверил. И пришёл к выводу, что жизнь на этом кончена. Седмицы не прошло, как вёл речи о женитьбе и мечтал о домашней красавице. А только появилась она, красавица-то, — в кусты. Сколько девок полегло в неравной битве за сладкие мечты? Сколько поцелуев сорвано и коленок показано? А ведь небось каждое слово искренним было. Болтал — и сам верил. Да только до поры верил-то, пока солнце не взойдёт и не осветит укоризненным лучами ночное бесстыдство.
Пусть бы женился! Из вредности одной палец о палец не ударила б, кабы… А что кабы? Али тороплюсь куда? Гонят? За пятки хватают? Волчица улыбалась, звала не думать о других да не торопиться. Будь что будет, всё одно не наши беды. Нам и попутчики-то ни к чему. И друзья. Веселее только за компанию. Да и куда путь держать, всё равно. Вольному зверю всегда найдётся, чем поживиться.
Я всё ещё надеюсь, что Серый догонит, обнимет да образумит?
Да!
«Нет» — настояла волчица.
Нет.
Дверь, зловеще скрежеща по половицам, отворилась, явив нам Данилу. К везению Радомира, не разъярённого и без вил. Даже слегка озадаченного:
— Гм… Значится так, гости дорогие, так вас и… гм… Уж не обессудьте, что в клети вас ждать оставили. Мы, стало быть, беседу вели. И вот что решили…
— Ну, нет так нет, — перебил Радомир, подскочил к мужику и принялся трясти его руку, крепко обнимать. — Всё понимаю, недостоин. Людмилушка себе кого получше найдёт, а не такого, как я, — ветер в голове. Она у вас кровиночка, а я так… Рад, очень рад был познакомиться…
— И я рад, — в свою очередь обнял Данила рыжего, — вот со дня на день свадебку и сыграем. Родные все у нас туточки, под боком. Морчан разве позвать, чтоб видели, так их растак, как надыть праздновать, — Радомир крепче прежнего обнял усача. Иначе б точно сполз на пол. — Ну и, раз такое дело, милости прошу тогось… Баб — плакать. Или чем вы там перед свадьбой маетесь? А мужиков это… Проводить в последний путь, так сказать. У нас там смородиновая оставалась…
Радомир провожаться не желал, но со сравнением полностью согласился.
Толстый и Тонкий переглянулись, вздохнули и, решив, что от смородиновой ещё хуже никому не бывало, по крайней мере, сразу, последовали за горе-женишком. Охранники тоже не побрезговали.
— Ну, мог и хуже закончить.
— Свадьба — не похороны, — отрезали они.
Тоже верно.
Пум! Пум! Пум!
Людмила прыгала по избе, грозя проломить морёные крепкие доски пола, прикидывала на себя одну рубаху, отбрасывала в сторону, признав узковатой, хватала другую…
— Вот эту попробуй, серденько! — Марфа ловко оперлась на скамью, потянулась и выудила с полатей просторный наряд. То ли не уместился в набитый доверху сундук с приданным, то ли заботливо хранился ещё с тех пор, как сама Марфа в невестах ходила. Меня бы в такую двое влезло, а то и трое.
— Матушка! — Людмила возмущённо притопнула. Стол подпрыгнул. — Ты что же это, хочешь, чтобы я позорилась в старье на собственной свадьбе?!
— Ну как же в старье? — женщина заботливо огладила алую ткань, расправляя обережную вышивку, приложила к плечам, прикинула плетёный пояс. — Красота ведь!
На Марфе и правда красота. На неё, видать, и шилась. А вот Людмила подцепила ногтем край и скорчила недовольную рожицу:
— Старьё! Покрашено неровно, в руках рассыпается! Новую нужно!
— Где ж мы новую возьмём? Да в такой срок? Разве к куме сбегать? У неё, кажется, лежал хороший отрез… Если постараться, успеем новый наряд тебе справить.
Невеста расправила личико, словно складки на покрывале, проглотила гримасу и наворачивающиеся слёзы: