Кривая дорога

Что ж не так? Я растерянно взглянула на небо. Сверху, лениво ворочая боками, переливаясь и подставляясь потокам воздуха, упала одинокая тяжёлая капля. Шлёпнулась на лоб ледяным щелбаном, растеклась лужицей и исчезла, как не бывало. А беспокойство осталось.

Пока отпирали ворота, всё оглядываясь, чая погоню, которой и даром не нужны; пока выезжали, пока, мигом набрав скорость, неслись от Заморья подальше, вторая капля прочертила борозду по тулупу хромого охранника.

Третья шмякнулась на круп гнедой, и та досадливо отмахнулась хвостом, решив, видно, — муха. Лошадям не нравилось, что их вытащили из тепла и гонят неведомо куда. Они чуяли неладное. Чуяла и я.

Воздух звенел, дрожал натянутой струной. Цеплялся незримыми путами, не пускал дальше, предостерегал. Будь осенним вечером слышна хоть одна певчая птица, она бы молчала, не решаясь тревожить трелью испуганно замерший воздух. Ну как полоснёт звонким голосом поперёк неба и раскроет страшную рану, выпуская на волю то, что держалось уже много дней, набиралось сил. Вороны нахохлились, сжались оробелыми встрёпанными комками на голых ветках: не укрыться, не спрятаться за зелёной листвой. Только отдаться на волю Подступающему и молить о пощаде.

Тучи давили. Тучи наседали. Тучи маялись, разрываясь изнутри нетерпеливой, уставшей томиться взаперти силой.

И прорвались.

— УУУУУУ! — загудели деревья, сгибаясь под грузными струями.

— Вот, лупанула! — выругался Радомир, прикрывая голову от града. Толстый хотел припомнить ханже, кто весь день ругаться запрещал, но схлопотал снежными горошинами по затылку и с комментарием согласился.

Тонкий по уши закутался в плащ, утонул макушкой в складках:

— бу-бу-бу-ница!

— Чего?!

Грохотало всё громче. Снег, дождь, град — на радостях небо и решить не могло, какую кару обрушить на надоедливых человечков.

— Я говорю, схорониться бы! — на мгновение высунулся из кокона и тут же снова спрятался Тонкий.

— Где?

— Да хоть под телегами!

— И пусть товар мокнет? С пустыми руками домой?

— Тогда в лесу, — снова показал нос мужичок.

— Куда? Деревья жидкие, как щи в конце зимы! Хоть бы ёлка какая попалась! То проходу от их иголок нет, то ни одной не попадается! Как мы под берёзами схоронимся?

— Вернёмся?

— Полно! Так стреканули, что деревни уже и не различить!

— За рекой хвойный лес видать! — отнял ладонь ото лба Толстый. — Успеем — спрячемся. Через мост бы пошустрее перескочить…

— Пока доедем, уже тот дождичек утихнет!

Мы все шестеро разом взглянули вверх. Нескончаемые тугие струи безжалостно били, грозя оставить синяки, заливая драгоценные шкуры, терзая едва замёрзшую схватившуюся дорогу.

Прибавили ходу.

— И что вам в Заморье не сиделось?! — косоглазый охранник, наплевав на ценность поклажи, укрылся под тюками: себя бы сберечь, а там о товаре думать.

— На тебя б посмотрел, коли живота чуть не лишили! — отбрехался Радомир.

— Живота?! Да тебя женить хотели! За твою же дурость!

— Зато от погани рогатой избавились!

— Ммме? — удивилась козочка, пригревшаяся под дерюжкой. Чернушка удивлённо осмотрела ошалелые лица, глянула на утекающую из-под колёс дорогу, деловито прикинула расстояние до дома, оценила несносную погоду и окопалась среди шкур, всем видом показывая, что с места не двинется, покуда её не доставят в хлев со всеми подобающими почестями.

— Скотина ты рогатая! — Толстый аж забыл о дожде и привстал с козел, не скрывая восхищения, потянулся погладить, но вовремя оценил угрожающе выставленные рога.

— Я её на жарёнку пущу! — завопил Радомир, порываясь сразу привести угрозу в исполнение.

— Ме-ме! — предупреждающе повысила голос коза.

— Не могу не согласиться, — развёл руками Толстый. — Уделала она нас.

— Заслужила своё место, — поддакнул Тонкий, даже не пытаясь притормозить и сравнять телеги, чтобы рассмотреть победительницу. До суха бы добраться, а там уж нашутится вдоволь.

— Кто за то, чтобы Чернушку оставить? — я первая ехидно подняла руку, подставляя её ледяному потоку. Единогласно!

Голос Радомира, конечно, не учитывался.

Буря не сдавалась. Наполняла телегу, как ведро, застилала путь, расчерчивала твердь полосами — белёсыми, тут же тающими и собирающимися в бурлящие лужицы.

— Мо-о-ост! — торжествующе завопил Толстый.

— Мост? — опасливо приподнялся подоспевший Тонкий.

— Вот тебе и мост… — Радомир так и сел, не зная, что делать дальше.

Как несложно догадаться, перед нами действительно шатался мост.

Узкий, гнилой, раскачивающийся от ветра как иной флюгер; захлёстываемый разошедшейся, наполняющейся водой рекой. Вот река была хороша. Будь здоров река — любого снесёт. С переправой или без неё.

А на той стороне шатром зеленели спасительные ёлки.

— Поехали, что стоим? — поторопил косоглазый.

Хромой согласился:

— И так уже сухого места не осталось!

— Вот сами вперёд и идите, — огрызнулся Радомир, — эта гниль сейчас прямо под ногами рухнет! Телегу не выдержит.

Толстый, наспех укутываясь дерюгой, что с трудом вырвал у Чернушки, ломанулся к берегу. Попробовал ногой, опасливо потыкал. Наконец стал, жмурясь от брызг, на скользкие доски. Выругался:

— Хоть бы перила какие сделали, нелюди! — прошёл взад-вперёд.