Кривая дорога

— Значит, так ты воспитываешь своих волчат? — он прислонился к стене, стараясь, чтобы это выглядело жестом спокойствия и силы, а не признанием того, что голова продолжает неимоверно кружиться, скрестил руки на груди.

— Приходится. Иногда они позволяют себе слишком много.

Агния стояла на пороге. Не решалась войти или не считала, что сын этого достоин?

— А что ты делаешь с теми, кто всё равно отказывается покоряться?

— Слушаться, — нежно поправила она, — не покоряться. Все волки в этом селении — мои дети. Некоторые, как, например, твой приятель Данко, когда-то шалили. Пришлось их воспитывать.

— И что же, всех воспитала?

— Как видишь.

— И меня хочешь воспитать?

— Собираюсь.

— И с чего же начнёшь?

Её губы дрогнули, но так и не позволили улыбке выбраться наружу.

— Уже начала.

Серый запустил пальцы в волосы, растрепал их, сполз по стене на землю, словно больше его ничто не поддерживало:

— Так ты, стало быть, считаешь себя хорошей матерью? — скривился он.

— Может, не самой лучшей. Но желающей тебе только добра.

— Мне?

— Тебе. В первую очередь. Пойми, Ратувог…

— Серый.

— Ратувог, — с нажимом повторила она, — всё, что я делаю, — ради тебя. Я создаю будущее, которого ты заслуживаешь.

Агния небрежно махнула рукой: на залитый тусклым осенним солнцем двор, на воркующие парочки, на резвящихся, играющих в войнушку, щенят.

— Всё это — ради тебя. Я собрала вместе выживших — разбитых, одиноких волков. Я сделала из них стаю. Твою… Нашу стаю. Они вырвут у людей наш город. И ты… нет, посмотри мне в глаза! Ты станешь править Городищем! Это было правом твоего отца. Это твоё право по рождению!

— А я-то, глупый, думал, это право городничего, — съехидничал Серый.

— Городничий не делал для своих людей ничего. Был полон злобы и ненависти. Только вредил. А твой отец защищал этих никчёмных людишек! Не видел семью, месяцами не прикасался к жене, целыми ночами шныряя по городу и защищая невинных. Твой отец отдал этому городу всё! И что получил взамен?!

— Я тоже помню облаву, — тихо, не поднимая головы, признал уставший сероволосый уже не мальчик.

— Мне было не так уж мало лет. И я потерял не меньше тебя. Но знаешь, что? — мужчина поднял голову и твёрдо посмотрел матери в глаза. — Меня воспитали как человека. И я рад, что это случилось. Потому что быть таким волком, как ты, — куда хуже, чем потерять стаю.

— Ты не знаешь, что говоришь…

— Я знаю. И я намного лучше тебя вижу, что несчастная опустошённая женщина помешалась на мести. Кинуть город к моим ногам? Не смеши! Завоюй ты его, даже не вспомнила бы, что у тебя есть сын! Я нашёл тебя случайно. Ты понятия не имела, где я и что со мной, не знала, преследуют ли меня охотники, выследил ли кто-то из людей Любора, не выкинула ли меня из дома тётя Глаша, в конце концов. И, я думаю, тебе было плевать. Я был всего лишь поводом, разрешением творить зло, оправданием, которым ты тешила себя. Так вот, больше не можешь! Я запрещаю тебе! Ты не имеешь права! Я простил людей, совершивших ошибку. Я сам стал человеком и счастлив, что Фроська сделала меня им. И, если теперь ты продолжишь свою маленькую войну, ты не сможешь оправдываться ни моим именем, ни именем моего отца. Это станет лишь местью одинокой обозлённой волчицы.

Агния засверкала золотыми глазами. На самом их дне пламя растопило лёд, выплеснулось наружу рыком и пустой ненавистью:

— Ты думаешь, что не похож на меня? Думаешь, что вдали от семьи перестал быть её частью? Не обманывайся, малыш! Ты такой же жестокий убийца, как и все мы. Просто пока что притворяешься ягнёнком. Но стоит потерять последнее, что тебя сдерживает, тут же вспомнишь, кем являешься. И ты даже сделал половину работы за меня! Говоришь, жена превратила тебя в человека? Ну, а ты её

— в зверя. Всё ещё думаешь, что она останется такой же невинной милой девочкой, которую ты знал? Ха-ха-ха! Вы могли бы присоединиться ко мне вдвоём, окажись она чуть умнее. Именно она показала бы, насколько глупо сдерживать свои желания! Но ты справишься и один. Теперь тебе придётся справиться одному. Хочешь, я покажу, насколько жестоким зверем ты можешь быть?

Серый напрягся, громко задышал, почуяв неладное.

— Как думаешь, где сейчас твоя жена?

Агния захлопнула дверь прежде, чем мужчина взметнулся и бросился на неё. Ловко задвинула засов, тихо улыбаясь в ответ на каждый жестокий удар.

Руки нестерпимо болели, голова шла кругом, не давая понять, где верх, где низ, синяки, ссадины и занозы ныли, кровоточили, резали…

Серый бился в запертую дверь, раз за разом представляя, что вот сейчас-то она точно вылетит. Словно выброшенная на берег, ещё не ведающая своей гибели, рыба. Что могла Агния сотворить с Фроськой? Запереть в таком же каменном мешке? Утопить, как нежеланного щенка? Нет, сама бы не стала… Что она могла приказать сделать Пересвету? Только бы жива… Лишь бы вырваться!

Мужчина налетел на дверь, отскочил, уже не чувствуя удара, и бросился снова.

— Да тихо ты! Мухоморные мои пятнышки… — заскрипел недовольный старческий голос. — На полдня не оставишь бестолочь: всё найдёт бед на мои седины…