Критический эксперимент

Гретхен тоже внесла свою лепту. Вначале то, что она оттаяла, мне нравилось. Тем более, что она теперь с удовольствием обнажалась, а тело у нее было красивое. Но постепенно и платья у нее стали какими-то вульгарными, с претензиями на красоту, и она все более входила в раж и уже утомляла меня.

Я решил еще раз разрубить узел и опять предложил ей выйти замуж. Это было вечером, когда она сидела в пеньюаре и явно ждала постели. Она вновь отказалась, но на сей раз совсем в другом стиле. Жена, дескать, должна вести себя крайне сдержанно и скромно. Перед мужем она никогда не обнажалась. И она не представляла себе, насколько приятно может быть телесное общение с мужчиной, причем не только в момент слияния, но и просто при нежных ласках. Она и так верна мне, хотя ей, конечно же, лестно, когда на нее заглядываются другие мужчины. Но она не может теперь лишить себя таких моментов, как этот. И она демонстративно сбросила пеньюар и стала активно целовать меня, прижимаясь самыми соблазнительными частями тела и постепенно меня раздевая. Все закончилось бурной страстью.

Гретхен жила в обществе, где социальные роли были четко расписаны и критерии закреплены. Оказавшись выброшенной из списка <<добродетельных фрау>>, она перешла в список куртизанок и содержанок. И, выйдя из одной роли, она полностью восприняла другую, тем более, что она сама не подозревала, насколько она страстная. Вот только забеременеть ей никак не удавалось.

Все это меня просто довело. Да еще и погода была противная: кенигсбергская гнилая зима. В некоторый момент я просто собрал еды и немного денег, сказал Гретхен, что меня вновь услали, сел на извозчика, выехал из города в лес подальше и пошел, куда глаза глядят, выбирая самые тонкие тропки. Когда я выдохся, я увидел небольшую избушку углежога в глубине леса. Около нее был навален штабель дров, углежог, весь чумазый, сидел у дверей, улыбнулся мне и поклонился. Я поклонился ему в ответ, и мы назвали друг другу свои имена. Видно было, что Питер — простой и доброжелательный малый, хоть, может быть, и совсем не умный. Я достал припасенную бутылку пива, Питер разложил свой простой ужин, и мы разговорились.

Избушка была малюсенькая, но теплая, и мне показалась очень уютной. Ручеек с чистой водой тек поблизости. Место все более привлекало меня.

Когда я выяснил, сколько Питер зарабатывает за месяц, я предложил ему вдвое больше, если он сдаст эту избушку мне на два месяца и будет раз в неделю подвозить мне еду, а в другое время вообще не появляться. Мне, дескать, нужно поразмышлять и покаяться в грехах в одиночестве, чтобы суета не отвлекала.

Я просто наслаждался покоем и тишиной. Я не брился, но регулярно мылся, благо дров было более чем достаточно. С собой я захватил две книги, одну научную (том Лейбница), а другую — тупейший, зато толстенный, немецкий рыцарский роман, больше всего похожий на выродившегося дитятю <<Смерти Артура>>. Поскольку здесь не было опасности, что кто-то подсмотрит, а Питер все равно не знал ни русского, ни математического языка, а я прихватил грифельную доску, я отводил душу тем, что записывал на ней в терминах моего времени свои мысли, а потом без сожаления стирал. Что-то подсказывало мне, что, если я когда-то вернусь (в чем я уже начал сомневаться), то записи с собой не возьмешь. Поэтому приходилось просто думать и запоминать, но это меня устраивало.

Прошла неделя, Питер приехал с провизией и пивом. Мне даже пива пить не захотелось, и Питер обиделся, что я лишь символически выпил грамм сто. Кофе я тоже не взял. А вот за чай был благодарен, и попросил в следующий раз захватывать из напитков лишь чай.

К концу второй недели у меня что-то начало свербить в подсознании: а не пора ли возвращаться? Но я честно преодолел себя, положив прожить в <<медвежьей берлоге>> не менее месяца, а второй уж можно оставить в качестве премии за честность Питеру. Поскольку в домике было все время жарко, я уже часто и не одевался, часть дров подтащил поближе к входу, чтобы выскочить в одной обуви и их набрать, а за водой даже приятно было пробежаться нагишом, а потом опять попасть в жаркий домик.

В такой момент меня чуть не застал (а, может, и застал) Питер, который второй раз привез провиант. Но все равно, в одной шинели я выглядел весьма экзотично. Питер посмотрел на толстенные книги на столе, на меня и сказал, что по виду я напоминаю сейчас мемельского чокнутого магистра, бывшего учителя. Но он всех убеждает в своей гениальности, а я, судя по всему, действительно каюсь. Оказывается, у Питера в Мемеле живет сестра, и он туда регулярно ездит. А я сам в Мемеле никогда не был: поездки были в другие места.

Но третью неделю дожить не удалось. Оказывается, генерал, прекрасно зная русских людей, давно уже ожидал, какой же взбрык у меня будет. Ведь в тривиальный запой я не пущусь, и ему было любопытно, буду ли я язвить начальство или наступит приступ лени. Когда я исчез, он понял, что наступил приступ лени. Две недели на приступ он дал, как обычно на запой. А затем начал искать.