Ободренный своими мыслями, я расплылся в улыбке. Доктор Зотов тут же открыл глаза, отчего у меня сложилось впечатление, что на самом деле он не медитировал, а пристально следил за мной из-под полуприкрытых ресниц.
— Не верите? — спросил он. — Напрасно. Впрочем, вас можно понять. Наверняка я и сам бы не поверил, случись такое со мной. Что ж, идемте…
Он вышел из-за стола, отобрал у меня папку и, сунув ее подмышку, вышел из кабинета. Я послушно поплелся за ним. На сей раз мы нырнули в другой рукав-ответвление коридора, дошли почти до самого его конца и вошли в темное помещение. Не в пример кабинету доктора, в котором свет самостоятельно включился сразу при нашем появлении, здесь оставалось темно.
— Присаживайтесь, — шепнул доктор Зотов.
Щуря глаза, я нащупал взглядом в темноте стройные ряды кресел, и устроился в одном из них. Доктор присел рядом. Раздался еле слышный щелчок, и секунду спустя, на сцене перед нами, вспыхнуло и ожило немое кино. Точнее, это было не совсем кино. Изображение на сцене было объемным, таким, будто все происходило в реальности. Первое, что я увидел, был… я, лежащий на каменном полу, по которому неровно расплылось темно-бордовое пятно. Вокруг меня суетилась толпа санитаров и сыщиков, что-то измерявших рулеткой, откуда-то раздавались яркие всполохи фотографической вспышки.
— Узнаете? — шепнул, наклонившись ко мне, доктор Зотов. — Это вы. Лежите на полу, на месте вашего убийства. Когда вас нашла там уборщица, вы уже были мертвы. В вас, несомненно, стрелял профессионал. Он попал точно в сердце. У вас не было шансов выжить.
Судорожно вцепившись обеими руками в подлокотники кресла, я следил за тем, как меня упаковали в мешок и увезли на скорой. Затем был морг… После изображение резко переменилось, из сырого и мрачного помещения морга мы перенеслись в светлый и просторный кабинет, я увидел длинный стол, за которым сидел какой-то высокий, худой человек, до странности мне знакомый. Он придвинул по столу белую стопку бумаг к двум сидевшим напротив него людям. Вглядевшись в их лица, я вздрогнул. Это были мои родители. Мать, с высохшим, изможденным лицом, и отец, сильно постаревший. Они бегло пробежали взглядом документы и по очереди поставили на них свои подписи. Наверное, именно так они и дали согласие на передачу моего тела исследовательскому центру.
Картинка опять сменилась. Снова морг, меня забирают оттуда, помещают в полупрозрачный цилиндрический саркофаг, и увозят. Далее я — на операционном столе. Вокруг моего бездыханного, давно остывшего тела суетятся несколько человек в зеленых одеяниях, они что-то делают со мной. А рядом беспокойно крутится все тот же высокий человек, в маске, скрывающей пол лица, но все же опять мне знакомый. Он очень обеспокоен, то и дело что-то спрашивает у врачей и даже кричит на них. А они все кромсают меня. После операции мое тело вновь укладывают в саркофаг. Прямо на глазах прозрачные стенки его покрываются непроницаемо-белым инеем, и скоро меня уже совсем не видно.
Изображение погасло, но после некоторой паузы снова вспыхнуло. Пред нами предстал знакомый саркофаг. Несколько человек, облаченных в напоминающие скафандры космонавтов герметичные костюмы, вынули из него мое тело. Мне что-то ввели шприцем в руку, а потом, погрузив но специальные носилки, сунули внутрь небольшой пирамиды, выстроенной наподобие египетских, только в гораздо меньшем масштабе. Пирамида стояла прямо посреди ослепительно белого зала. Какое-то время я, видимо, провел внутри, а когда меня из пирамиды вынули, моя грудная клетка ритмично вздымалась. Я дышал!
Меня уложили на операционный стол, вокруг которого выстроились люди в зеленом, но уже другие, судя по их фигурам, но один человек, высокий и поджарый, был все тем же. Было хорошо видно, как я на миг открыл глаза, но потом снова, видимо, потерял сознание.
— После ретурнизации вы впали в кому, — пояснил доктор Зотов. — У нас были серьезные опасения, что вы не выкарабкаетесь, но, к счастью, пробыв в коме почти полгода, сегодня вы открыли глаза. Для нас это был огромный праздник. Вы первый, кому удалось вернуться с того света. До сих пор это не удавалось никому. Двадцать человек до вас, ожив, тут же умирали вновь.
Я отказывался верить тому, что слышал. Меня явно разыгрывали, такого не могло быть в действительности.
— Вижу, вы все еще мне не верите, — грустно констатировал доктор Зотов. — Что ж, это вполне объяснимо. Человеку невероятно трудно принять то, что произошло с вами. Это вопрос из области психологии. Я вас не тороплю. Сейчас вы вернетесь в свою палату, и с вами начнет работать психолог. Когда пройдете курс реабилитации, мы снова встретимся и обо всем поговорим. Обещаю.
Он проводил меня до двери моей палаты, которая вновь, как вышколенная, послушно открылась перед ним, а внутри, как по команде, вспыхнул свет. Напоследок доктор коснулся рукава моего костюма, и тот вновь превратился в пижаму.
— Если вам что-нибудь будет нужно, просто позовите медсестру, — добавил он перед уходом.