Кристалл Альвандера

– Понятно… – Дорлин задумался. – Наверное, вы и друг другу не можете соврать?

– Можем, – так же хмуро отозвался я. – Умея читать эмоции, нетрудно блокировать свои. Тут другое. Не знаю, поймете ли вы… Феола правильно сказала, что за три часа мы обсудили очень мало. Проблема в том, что… мы с ней можем общаться мысленно. Так может каждый на поверхности. И вот при мысленном контакте врать действительно нельзя, поскольку с образами передаются все эмоции человека. Малейшая неправда ощущается моментально. И объем информации при таком общении тоже гораздо больше. Мы пытаемся вам сказать все, что вас интересует. И мы постоянно формируем мыслеобразы. Но они отскакивают от вас. Вы не воспринимаете их. А мы не можем облечь их в слова.

Дорлин сидел бледный и молчаливый. Я даже не сразу понял, что он просто ошеломлен. Вот это непонятно. Что такого я сказал? Да, общаемся мы мысленно, но он спокойно воспринял столько других наших способностей.

– Вы сейчас можете говорить со своими? – медленно спросил он.

Я глянул на Феолу. Та внимательно разглядывала Дорлина. Точнее, не его, а какую-то точку на нем. Похоже, вопрос правителя она даже не расслышала. Придется отвечать мне.

– Честно говоря, не пробовал. Но, думаю, если постараюсь, то смогу поговорить с кем-нибудь. Главное, с направлением определиться. Из-за того, что мы так глубоко… – Я прищурился, вглядываясь в потолок. Поднял над головой тристих и сформировал сенсорный луч. – Ого! Семьсот сорок три метра. Придется постараться.

– Понятно, – вздохнул Дорлин. – Знаете, – вдруг признался он. – А ведь я вас так и не понял. Вы либо очень хитрые, либо действительно все так, как говорите.

Я недоуменно глянул на сестру. Но та с все возрастающей тревогой смотрела только на Дорлина. Я даже пихнул ее локтем, Феола отмахнулась. Глянула на девушку, что стояла рядом с правителем.

– Скажите, – вдруг спросила та. Гм. А я полагал, что они все трое так и простоят весь обед. – А зачем люди создали гномов? Зачем им это было надо, если, как вы утверждаете, вы не используете их как слуг?

– Зачем? – Я почесал затылок, пытаясь подобрать слова. Тут мой взгляд наткнулся на мозаику на стене. – Скажите, зачем мастер сделал это?

Головы всех присутствующих повернулись в сторону картины.

– Зачем? – девушка недоуменно повернулась ко мне. – Ну… это красиво… показать свое умение…

– Вот, – я облегченно вздохнул. – Вы и ответили на свой вопрос. Понимаете, когда люди поняли, что могут создать разум, они просто сделали это. Можно сказать, показали умение. – Я покраснел. – Извините. Только… Поймите, в тот момент никто не думал об ответственности. Когда появились новые разумные расы, тогда и встал вопрос о том, что делать. Мы оказались в ответе за созданный разум. Уничтожить вас мы не могли. Указывать, как вам жить, тоже. Мы могли только учить. Показывать. Ну… так и получилось.

Вдруг Феола вскочила с места и стремительно бросилась к Дорлину. Только сейчас я сообразил, что все это время эмоции правителя почему-то затухали.

– Врача! У вас есть врач?! – Было что-то в голосе моей сестры такое, что заставило всех сначала замереть, а потом подчиниться. Девушка рядом с правителем побледнела. Глянула на Дорлина. Повернулась к той, что стояла рядом со мной, и та моментально скрылась за дверью.

Правитель медленно завалился на бок, но у пола его успела подхватить Феола. Ей на помощь бросилась девушка-гном.

– Имя? – сухо спросила Феола, осторожно ведя ладонью над грудью Дорлина.

– Луиза, – так же коротко отозвалась она. – За врачом уже послали. У правителя в последнее время сердце болело.

– Это я вижу. И не только сердце. Легкие никуда не годятся. Застарелая язва желудка. Куда ваши врачи смотрят?! Как все можно так запустить?!

Распахнулись двери, и в зал ворвалась девушка, убежавшая за помощью. За ней шагали трое гномов с сумками в руках. Феола глянула на них и осторожно отступила, предоставляя дело местным врачам. Те на нее даже не взглянули. Опустились перед лежащим на полу правителем и стали торопливо распаковывать сумки. Феола недоверчиво наблюдала за ними.

Врачи извлекли различные приборы, быстро расстегнули куртку и обнажили грудь Дорлина. Прилепили на нее присоски, провода от которых тянулись к непонятному устройству. Вот на нем зажглись лампочки, побежала какая-то диаграмма. Да это же они кардиограмму снимают, догадался я. Зачем такая сложность? Мне даже сейчас видны погрешности в показаниях, а я ведь не осматривал специально больного. Я глянул на сестру. Она покосилась на меня и снова перевела внимание на врачей. За ними, едва сдерживая слезы, стояла Луиза. Я чувствовал, с каким трудом она удерживается от плача.

Я осторожно подошел к ней и коснулся руки.

– Не переживай ты так. Я не специалист, конечно, но у него ничего опасного нет. Запущенные болезни – да, но среди них ничего серьезного. Тут тебе лучше с моей сестрой поговорить.

Луиза чуть улыбнулась мне:

– Спасибо за добрые слова, но боюсь, что этого приступа он уже не переживет. Это уже третий. Не надо меня успокаивать.