Я с трудом описываю столицу, какой она была тогда, настолько она выходила за рамки всего, что я видел прежде. Представьте планету диаметром в сто тысяч километров, нарезанную продольно, как один из любимых плодов Райзера. А теперь уложите эти дольки параллельно на тарелку. После чего проколите их, выровненные, в нижней части палочкой, удалите тарелку, и дольки расположатся веерным полукругом. Теперь украсьте каждую дольку, как округлую ступеньку лестницы, невообразимо плотным рядом сооружений и окружите золотой транспортной сетью, часовыми и десятками других видов охранных патрулей…
Во вселенной Предтеч нет ни одной другой такой планеты.
Здесь покоится центр власти Предтеч, репозитарий последних двадцати тысяч лет нашей истории, хранилище мудрости и накопленного знания триллионов анцилл, служащих интересам всего какой-то сотне тысяч Предтеч – главным образом строителей наивысших форм и каст.
Здесь было так мало лидеров во плоти, что большинство анцилл фактически никогда не соприкасались с Предтечами, а потому никогда не принимали видимого обличья. Они выполняли свои обязанности внутри метархии анцилл, невообразимо громадной сети, координируемой искусственным разумом метарх-уровня, который подчинялся исключительно главному члену Совета.
По мере нашего приближения к этому великолепию сверху за его южной осью и на удалении в миллионы километров появилась тонкая серебристая дуга. Кровь застыла у меня в жилах, а мое сердце словно остановилось с глухим ударом. Медленно вырисовываясь на орбите, слегка смещенной от столицы в сторону звезды, на парковочных орбитах расположились эшелонами в перспективе, словно образуя вход в тоннель, одиннадцать огромных колец.
Ореолы. Соединенная мощь оружия магистра.
Все Ореолы, кроме одного, были перемещены на несколько миллионов километров от центра власти Предтеч. Они находились на минимальном расстоянии друг от друга и были связаны изящными кривыми линиями жесткого света.
Мое другое «я» выражало что-то большее, чем тревога, – скорее сродни ужасу, и я с трудом подавлял в себе эту вспышку.
Троих мужчин, молодых членов Совета, это, казалось, ничуть не беспокоило. Один сказал:
– Когда мы перехватим и вернем двенадцатый, возможно, наши порталы будут функционировать в полную силу. Перемещение таких бесполезных монументов напрягает весь пространственно-временной континуум.
Другой добавил:
– Наш бюджет примирения определили несколько тысяч лет назад.
Теперь женщина-воин по имени Слава смотрела прямо мне в лицо, глаза оставались прищуренными, настороженными, как будто она не была уверена в том, кто я и что я, а ждала от меня какого-нибудь знака, подтверждающего, что я отметил ее неодобрение.
Я встретил ее взгляд, но не мог ни сказать что-нибудь, ни сделать. Слишком много внутренних противоречий. Она разочарованно отвела глаза и подошла к группе, стоявшей у другого края платформы.
– Сколько еще мы будем страдать из-за самоуверенности магистра строителей? – сказал Великолепная Пыль, после чего обратился ко мне, используя – возможно, не отдавая себе в этом отчета – формы обращения к тем, кто принадлежит к более низкой касте. – Оружие прежнего режима имеет царственную красоту, верно? Вскоре все оно будет собрано здесь, и тогда мы примем решение о его дезактивации и ликвидации. Это будет воистину новый век Предтеч, век, свободный от самоубийственного безумия и страха. Вскоре наступят мир и безопасность.
На расстоянии пяти тысяч километров от столицы наш корабль оказался в безмолвном окружении радужных импульсов, испускаемых контролирующими и улавливающими сенсорными полями. Потом нас опутали посадочные сети жесткого света. Быстро прилетели сотни малых кораблей, окружили нас, как рой мошки, привлеченные светом костра.
Великолепная Пыль формально поздравил корабельную анциллу, а в ответ получил протокольный знак в связи с окончанием путешествия – небольшой золотой диск из фонда гиперпространства, с вычеканенной на нем стоимостью примирения.
Он немедленно затребовал транспорт для доставки всех находящихся на обзорной платформе в приемный зал, расположенный в пятистах километрах внизу, на кромке самой крупной из веерных долек. Я выслушал официальные слова с быстро ослабевающим интересом. Что-то неприятное было в этой перспективе – Дидакт во мне не сомневался на сей счет. Я уже больше не делал различий между двумя моими «я».