Крик жаворонка. Жизнь и судьба Ивана Трубилина

Забегая вперед скажу, что когда стал обсуждаться вопрос о месторазмещении Всероссийского банка семян, уникального собрания семенного материала, заложенного еще академиком Николаем Ивановичем Вавиловым, то одним из первых, кто предложил для этой цели Гулькевичский район, стал Иван Тимофеевич Трубилин, впоследствии ректор Кубанского сельскохозяйственного института, где появился и свой банк семенного фонда, тоже один из крупнейших в России.

Кто-кто, а он прекрасно знал возможность района и на всех уровнях (а вопрос обсуждался в Правительстве) активно советовал, что банк надобно разместить в поселке с симпатичным и многозначительным названием Ботаника. Это километрах в двадцати от районного центра, где и по нынешнюю пору находится одна из самых крупных и богатейших по видовому представительству коллекция мирового генетического разнообразия растений.

Причем большая часть (а это почти полмиллиона образцов) хранится в капитально обустроенных подземных хранилищах в строго контролируемых условиях при постоянной температуре +4,5 градуса по Цельсию.

Эта коллекция еще в годы войны была вывезена из блокадного Ленинграда, где умирающие с голода ученые не дотронулись ни до единого зернышка, чтобы употребить в пищу. Погибали, но берегли…

Будучи уже руководителем Гулькевичского района Иван Тимофеевич, услышав эту историю, был буквально потрясен, всю жизнь преклоняясь перед примером гражданского долга и человеческого мужества, которое являл, прежде всего, сам Николай Иванович Вавилов. Ученый-подвижник, собиравший семена сельхозкультур по всему свету и мечтавший досыта накормить весь мир, умер от голода в Саратовской тюрьме в самый разгар войны. Вот такая трагическая история…

Чем больше Иван Тимофеевич вникал в суть и смысл профессии, которую он выбрал для своей судьбы, тем более понимал, что она лежит на рубеже судьбоносных жизнеобеспечивающих проявлений, ибо ничего нет страшнее, когда пашни превращаются в плацдармы. Гулькевичская земля, по которой война прокатилась во всех своих жестокостях, не была исключением…

Молодая чета Трубилиных живо интересовалась историей района, тем более что пахотные земли довольно часто напоминали о минувшей войне. Даже через много лет нет-нет, а плужный лемех вдруг вывернет неразорвавшийся снаряд, а то и авиабомбу, а уж осколков сколько – не счесть.

Летом 1942 года немецкая армия развернула в «армавирском коридоре» широкомасштабное наступление, стремясь прорваться к грозненской и бакинской нефти. Сторожилы рассказывали, как пыльными шляхами в сторону предгорья ночами гнали колхозные стада и отары, как увозили от противника технику: комбайны, трактора, сеялки-веялки. Немец сильно бомбил «соседей» Гулькевичского района Армавир и Кропоткин, важные железнодорожные узлы, связывающие страну с Черноморским побережьем, куда и старались уйти эвакуационные потоки.

Всей стране маленькое кубанское село стало известно поздней осенью 1942 года, когда в газете «Красная звезда» появился очерк Константина Симонова «Гулькевичи – Берлин», рассказывающий о массовом угоне в Германию юношей и девушек.

Знаменитый уже тогда писатель и поэт принимал участие в освобождении станицы и наспех набросал в блокнот словно в память строчки:

Нет, я не забуду вас, Марья Ивановна,
Солдатская мать из деревни Гулькевичи…

Этому стихотворению суждено быть дописанным только в конце войны, уже в полуповерженной Германии, где гвардии подполковник Симонов вдруг вспомнил три ночи, что провел в полусожженной кубанской станице Гулькевичи. Оттуда начиналось наступление советских войск на Краснодар, в котором Симонов тоже принимал участие.

Тому же Трубилину, уже первому секретарю Гулькевичского райкома партии, рассказывал, что зимой сорок пятого, когда на чужой земле виделась и ощущалась близкая победа, он вдруг с какой-то необъяснимой остротой вдруг вспомнил крохотные Гулькевичи.

– Я думаю, – рассказывал Симонов, через несколько лет после войны вновь посетивший станицу (он бывал здесь в разные годы трижды), – что-то очень сильно зацепило, заставило найти в блокноте наспех написанное в конце сорок второго, с трудом, но разобрать те две карандашные строки и тут же дополнить их еще несколькими:

…Не той, что в сказке, не той, что с пеленок,
Не той, что была по учебникам пройдена,
Не той, что пылала в глазах воспаленных,
А той, что рыдала, запомнил я Родину.
Я вижу ее накануне победы
Не каменной, бронзовой, славой увенчанной,
А очи проплакавшей, идя сквозь беды,
Все снесшей, все вынесшей русскою женщиной…