Есть предметы, для которых самое обильное человеческое слово так скудно, как немота младенческая, и которые сами о себе говорят более, нежели всякое человеческое слово. Таков, христиане, великий предмет, которым теперь должны быть исполнены наши мысли, сердца и самые чувства.
Чего, впрочем, не сделала со своей стороны Церковь, дабы
После сего надобно ли служителю слова пролагать иной путь к вашему сердцу, как разве указать только на то, что уже видите в совершаемых ныне тайно действиях, и сказать словами пророка Исаии: видите, как
Но пусть каждый из нас, христиане, войдет теперь в собственное сердце с испытанием: какое участие приемлет оно в неизреченных страданиях Божественного Искупителя? Верно ли сопровождали мы Его по всему скорбному Его пути благоговейным созерцанием и умилением? Облагаем ли мы теперь, как Иосиф, крестную наготу Его чистыми помышлениями? Приносим ли Ему, как Никодим, духовное благоухание молитвы? Не так ли только притекаем мы ко гробу Его, как гонимые ветром волны притекают к берегу и снова утекают? Может быть, при таком испытании себя, недавно произнесенные слова Исаии совсем иначе отзовутся в душах наших; может быть, многим из нас пророк сей представится стоящим между Распятым и нами, в двойном изумлении с одной стороны о неизреченных страданиях сего Божественного Праведника, с другой – о нашем несказанном равнодушии к этим страданиям:
Итак, может быть, не излишне будет, если мы углубим несколько наше внимание в эти пророческие слова, чтобы хотя обличение законопреступного невнимания расположило нас принимать сердцем страдания и смерть нашего Спасителя.
Смотрите, взывает дивящийся Пророк; вот зрелище, которому отнюдь не надлежало бы представляться в роде человеческом, и которого никто не должен пройти без внимания, когда оно уже представляется: праведника нет более.