Крест Христов

Может быть, смертная скорбь Иисуса представляется некоторым из нас недостойной бесстрастного. Да ведают они, что эта скорбь не есть действие нетерпения человеческого, но Божеского правосудия. Мог ли Агнец закланный от создания мира (Откр. 13, 8), убегать своего жертвенника? Тот, Которого Отец освятил и послал в мир (Ин. 10, 36), Тот, Который от века приял на Себя служение примирения людей с Богом, мог ли поколебаться в деле этого служения одной мыслью о страдании? Если Он мог иметь какую нетерпеливость, то разве нетерпеливость совершить наше спасение и облаженствовать нас. Крещением должен Я креститься я, говорит Он, и как Я томлюсь, пока сие совершится (Лк. 12, 50). Итак, если Он скорбит, то скорбит не собственною, но нашею скорбью; если мы видим Его поражаемым, наказуемым и уничиженным Богом, то Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни (Ис. 53, 3–4); чаша, которую подает Ему Отец Его, есть чаша всех беззаконий, нами содеянных, и всех казней, нам уготованных, которая потопила бы весь мир, если б Он един не восприял, удержал, иссушил ее. Она растворена во-первых ослушанием Адама, потом растлением первого мира (Быт. 6, 12; 2 Петр. 2, 5), гордостью и нечестием Вавилона, ожесточением и нераскаянностью Египта, изменами Иерусалима, избившего пророков и камнями побившего посланных к нему (Мф. 23, 37), злостью Синагоги, суевериями язычества, буйством мудрецов и, наконец (поскольку Искупитель понес на себе и будущие грехи мира), соблазнами в самом христианстве: разделениями единого стада Единого Пастыря, дерзновенными мудрованиями лжеучителей, оскудением веры и любви в царстве веры и любви, возрождением безбожия в недрах самого благочестия. Присовокупим к сему все то, что мы находим в себе и вокруг себя достойным отвращения и гнева Божия, и также все, что стараемся скрыть от своей совести под ухищренным наименованием слабостей, – легкомыслие и законопреступные утехи юности, нерешительность старости, забвение Промысла в счастье, ропот в несчастиях, тщеславие в благотворении, корыстолюбие в трудолюбии, медленность в исправлении, многократные падения после восстания, беспечность и бездействие, свойственные владычеству роскоши, своеволие века, надменного мечтою просвещения: все эти потоки беззакония сливались для Иисуса в единую чашу скорби и страдания; весь ад устремился на сию небесную душу; и дивно ли, что она была прискорбна даже до смерти.

Наше слово изнемогает, слушатели, чтобы провождать еще великого Страдальца от Гефсимании до Иерусалима и Голгофы, от внутреннего креста до внешнего. Но совершаемые ныне Церковью тайнодействия уже предначертали вам этот путь и этот последний крест. Он столь болезнен, что солнце не могло взирать на него, и столь тяжек, что земля потряслась под ним. Претерпеть в чистейшей непорочности все мучения, внутренние и внешние, тягчайшие и постыднейшие, и претерпеть вместо награды за сделанные благодеяния; страдать Всесвятому от пребезаконных, Творцу от тварей; страдать за недостойных, неблагодарных, за самих виновников страдания; страдать для славы Божией, и быть оставленным Богом, – какая неизмеримая бездна страданий!

Боже наш! Боже наш! Для чего Ты оставил Возлюбленного Твоего? Воистину, Господи! Ты оставил Его ненадолго, дабы на веки не оставить нас, Тебя оставивших. Отныне Он царствует; Он облечен величием, облечен Господь могуществом и препоясан: потому вселенная тверда, не подвигнется (Пс. 92, 1). Вознесенный от земли крестом, Он простирает его на землю, и вся привлекает к себе на небо (Ин. 12, 32).