Крест. Иван II Красный. Том 2

   — Делов невпроворот. Масла мне привезли благовонные из Кафы: и миртовое и пальмовое. Разливать-продавать надо, а я тут обретаюсь без исхода и надежды. Да ещё полива из Сарая пришла. Пока лето, сбыть надо.

   — Какая полива? — захотел узнать великий князь.

   — Серо-зелёная. Чаши.

   — Быстро сбудешь, такая полива ценится.

   — Дак сбудешь!.. А я тут сижу.

   — Ну, если насмелюсь, скажу про тебя, — согласился наконец Иван Иванович.

От чувств купец поцеловал его в плечо.

5

По случаю дня Петра и Павла угощение в обители было праздничным: подали загусту — кашу из ржаной муки с мёдом, уху назимую — крепко застывшую, и белый пирог, румяный и пышный. Солнце играло на светлых липовых стенах новой трапезной, только кое-где заметны были следы сажи от горевших в светцах лучин. Тени от веток, колеблемых ветром, бегали по столу и по лицам. Лица у всех трапезующих были тоже светлые и словно бы немного заплаканные. Впрочем, может быть, это Мите только показалось. Он стеснялся, что проспал утреню, но Фёдор утешил его: с дороги, мол, немудрено. Овца ел вместе со всеми в конце стола, там, где Чиж и Дрюцькой. А дядька Иван Михайлович сидел рядом с Митей. За столом не разговаривали, вкушали благоговейно, куски несли ко рту, подставив ладонь, а если упадёт какая крошка, её бережно сметали и тоже в рот. Чем-то хорошо и чисто пахло. Мите всё нравилось.

Когда помолились и вышли из трапезной, он вспомнил ночное посещение и, тронув Сергия за рукав, спросил:

   — Батюшка, а ты простил Овцу? Он так боялся вчера!

   — Бог простит суетность его, — тихо сказал игумен.

   — А ты правда отрока воскресил?

   — Да он, видишь ли, замёрз по дороге, когда отец его вёз сюда из деревни, и чувства все в нём промёрзли. А в келии у меня отогрелся, вот отцу и показалось, будто он воскрес.

«Ишь, сказывать не хочет, чтоб не возноситься», — подумал Митя.

   — Сеется в уничижении, восстаёт во славе; сеется в немощи, восстаёт в силе, — прошептал ему на ухо Восхищенный. — Апостол Павел писал, коего ныне поминаем, а будто про нашего чудотворца!

   — Разве нужно утаивать, если хорошее делаешь? — возразил княжич. — Плохое не прячется, а доброе молчит. Вот люди и будут думать, что на свете одно плохое.

   — Господь часто скрывает от очей наших те добродетели, которые мы приобрели. А коль сознаем, что обладаем оными, они и исчезают. Тут — тонкость. Человек льстящий бесам служит, гордость вздымает, а добродетель губит и умиление истребляет. Бегай льстецов, княжич, и берегись их, как врагов.

   — Я бегаю-то знаешь как! — сказал на это Митя.

На отце был летний долгополый опашень с короткими широкими рукавами, борода расчёсана, глаза ласковы, в ухе — серьга жемчужная. Митя знал, что опашень этот и серьга ему уже завещаны как старшему сыну, но время, когда он наденет их, казалось ему ещё таким далёким-далёким!..

Сергий водил великого князя промеж смородиновых кустов и показывал, как они хорошо прижились, уже цвели и сейчас были усыпаны мелкой зелёной ягодой.

   — И огород у вас, и ягоды, и пожни расчищаете, — перечислял Иван Иванович с улыбкой, — когда же молиться-то?

   — Ничего из дел на земле более важного, чем молитва, нет, — строго ответил преподобный, и отец умолк. — Молиться надо всегда, — тут же смягчился Сергий. — К одному старцу пришёл инок и говорит: я творю столько-то молитв ежедневно, надо ли молиться ещё, отче? А тот ему: удвой свои усилия. Время спустя инок приходит вновь: отче, я в два раза больше молюсь теперь. Старец ему: ещё удвой своё усердие. В третий раз приходит инок: отче, я поступил, как ты велел, довольно ли теперь молюсь? А старец говорит: постоянно молись!.. Всё время молись!.. Слишком не будет.

   — Ах, умиление! Ах, мудрость несказанная, — опять прошептал Восхищенный, утирая глаза. — Я, княжич, тут лишь и оживаю!

Даже птицы здесь пели по-особенному, как-то празднично: одни гулко посвистывали, другие тенькали и захлёбывались, а иные пускали дробные коротенькие раскаты. Птах не было видать в гущине, но от их звонкого хора, казалось, листья трепетали сами собой. Солнце было горячим, но не жгло. А в свежей прохладе под деревьями не ощущалось сырости и духоты, какая бывает после дождя.

   — Тут, на горе, продувает. — Восхищенный будто угадал Митины мысли. — Сергий-то сегодня разговорился ради праздника иль ради вашего приезда? А то ведь такой молчун всегда!

Великий князь тоже видел, как приветлив и радостен преподобный. После обедни он сам подошёл к Ивану Овце, благословил и обнял его, отчего купец остался во блаженном остолбенении и только повторял:

   — Ну и всё. И ничего боле. Всё исполнилось. Благодарю Тебя, Господи!

Подскочил розовый со сна, живой и весёлый Митя:

   — Легче тебе?

   — Всё исполнилось, княже! И нечего боле желать. Полнота несказанная, и душа в' потрясённости. — Купец, всё такой же всклокоченный, как вчера, словно бы прислушивался к чему-то внутри себя с отрешённостью во взоре.

Монахи возле трапезной спокойно глядели на него.

   — Чего это они? — спросил Митя у Восхищенного.

   — Видно, благодать излияся на него. Так со многими бывает здесь.