— Иди-иди. Так, значит, и не добыли серебра?
— Только часть. Владыка Василий из своей архиерейской казны отделил.
Иван Данилович медленно перекрестился бледной худой рукой.
— Да, владыка не мог подвести, истинно, что соль земли эти люди... Вот и я, раб недостойный, в их сонм зачислен, схиму я, Ванюша, принял, как чернец Ананий предстану перед Господом в одеждах серафимских.
Княжич уж присутствовал раньше при том, как принимают схиму больные люди, знал, что это — совершенное отчуждение от мира для соединения со Христом, что, приняв предсмертное причастие, дав себя постричь, помазать и одеть в монашеские одеяния, человек переходит в мир иной под другим именем и без прежних грехов. Это было понятно и хорошо, когда касалось людей чужих, но отца, великого князя, воспринять
Отец не успокаивал, словно не слышал рыданий сына. Говорил, словно бы для себя:
— Уходит, уходит жизнь... Не удержать. — Помолчал недолго. Иван вскинул голову: жив ли? — Нет, не хочется удерживать. Не идти же против воли Господа? — Он снова забылся, потом снова усилился голосом: — Сёма-то где же?
— Едет он, батюшка, едет.
— Оставляю вас... Время-то какое... Не было ещё такого на нашей земле... Может статься, и не будет столь тяжкого. А я ухожу. Как же это? Не всё я сделал, что
Иван с опозданием вспомнил наставление лекаря-араба, стал крепиться, удерживать слёзы. И отец будто бы повеселел:
— Знаешь, Ваня, что мне приснилось нынче? Вспомнишь на Страшном Суде — второй раз помрёшь. Будто на погосте я. Плиты каменные поднимаются, гробы встают, и из них скелеты выходят. Меня не видят, спорят меж собой, размахивают руками, гремят костяшками, которые раньше пальцами были. Иные — поверишь ли? — смеются, иные как бы в задумчивости, а иные пьют из большущих ковшей мёда. Вещий, знать, сон, зовут меня к себе, знать.
Иван уже не сомневался, что так оно и есть, что уже не на что надеяться, но спросил с наигранной бодростью:
— А сон, батюшка, цветной был?
— Ага, цветной. Кости белые, а одежды на иных скелетах пестрядные.
— Лекарь-араб говорил, что, если увидишь сон цветной, значит, выздоравливаешь.
— Верно? Так говорил лекарь? — словно бы обнадёжился отец, но тут же и откинул голову, безжизненно смежив веки.
А после полудня ему стало совсем плохо, он потерял сознание.
Вечером поздно княжич Иван снова зашёл, спросил:
— Как батюшка?
Лекари молча переглянулись, а ответил митрополит Феогност:
— Всё в руках Божиих. Молись, княжич, а отчаиваться грех.
Иван вышел из дворца на Боровицкий мыс. В воздухе не было весенней свежести — сырость и мрак.
3
Потрескивание свечей. Запах ладана.
На закрытых выпуклых веках отца фиолетовый оттенок.
Безвозвратная отчуждённость от всего, что вокруг него. Он нерушимо спокоен и тих.
Жёлто-серое лицо уже обращено к чему-то невидимому и недоступному тем, кто остался и сейчас стоит вокруг каменной раки в скорбном молчании.
— Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков.
Священники и диаконы в траурных ризах. Монахи в чёрных рясах и клобуках.
— Миром Господу помолимся...
Негромкое стройное пение, скорбно-умилённое моление.
А он в прежней отрешённости. Одеревеневшие желтоватые руки, в скрюченных пальцах тепло мерцающие восковые свечи.
— Ещё молимся об упокоении души раба Твоего Ивана...
Его бесцветные губы плотно сжаты.
— ...И простися ему всякому согрешению, вольному же и невольному.
Княжич Иван никак не мог примириться с мыслью, что отца больше нет. Когда повезли его на санях в колоде к собору Архангела Михаила, Ивану всё блазнилось, что сейчас встанет он и спросит строго: «Куда это вы меня повезли?»
Не встал. Не спросил. Только вздрагивала на неровностях пути его одетая в монашеский апостольник голова, словно кивала согласно: да, да, сюда меня везите, для себя и для всего княжеского рода возвёл я эту каменную усыпальницу.
Ещё не закрыта каменная рака. Тяжёлая крышка поставлена у стены. Последнее прощание.
Сдержанный плач родных.
Тягостное молчание князей и бояр, церковных иерархов. О чём думают они? Все ли одинаково переживают утрату?
Не прост был Иван Данилович, и не каждому уму объять его жизнь. Для одних был он первым истинным хозяином на Руси, другие же видели в нём врага земли Русской. Не далее как вчера нечаянно подслушал Иван разговор приехавших на похороны рязанских знатных бояр.
— Тишина была при Иване-то Даниловиче на Русской земле, — промолвил один, второй ответил в лад ему:
— И на погосте тишина...