Крест. Иван II Красный. Том 1

Ответные дары ордынцев — киндяк, епанчу, камку, бязь и другие ткани, ковры, мыло, перец, ладан — погрузили в крытые возки, а золочёную пайцзу и ярлык, скреплённую серебряной печатью грамоту Узбека на двух языках, Семён Иванович вёз собственноручно в кованом, замкнутом на ключ ларце. На привалах отчинивал замок, проверял, не помялся ли, не намок ли под проливным осенним дождём бесценный ханский свиток, но не разворачивал его, уж от одного только прикосновения к нему вздрагивало в радостном нетерпении сердце: он, Семён Иванович, признан не просто владимирским и московским великим князем, но — верховным главой всех других князей! Так и Прокоша с Мелентием запишут: «И вси князи Русти под руце его даны».

Иван и Андрей сопровождали брата в поездке. Видели, как напряжённо ждал он царского суда, как сдерживал радость после счастливого решения, как задумчиво улыбался своим мыслям на возвратном пути, и они хорошо понимали его. Но в Москве словно подменили Семёна, возгордился и так вознёсся, что велел всем — даже чадам и домочадцам — не звать его больше Семёном, но величать Симеоном, всё равно что Богоприимца Иерусалимского[69].

Восшествие на престол со времён Мономаховых проходило высокочтимо и пышно празднично, соединялось со священными обрядами — как бы освящалось самой Церковью. С приходом татаро-монголов многие чины и обычая подзабылись, и воцарение очередного великого князя стало сводиться лишь к получению ярлыка из рук хана. Семён Иванович решил сделать по пошлине, как раньше шло.

До пришествия татар нового князя сажали в соборной церкви Успения во Владимире на злат-стол. Степные хищники украли стол этот вместе со всей драгоценной церковной утварью, и церковь саму сильно поуродовали, облупили золото с куполов, сняли кресты, даже медную с позолотой дверь выломали и уволокли в степь. И следа нет былого богатства и великолепия, только из летописи и можно узнать, что построивший эту церковь Андрей Боголюбский[70] «удивил её всяким узорочьем, дорогим каменьем и жемчугом многоценным; осветил её многими паникадилами золотыми и серебряными; амвон устроил от злата и серебра. Служебные сосуды, рипиды и прочие священные и церковные вещи — всё было от злата с дорогим каменьем и жемчугом великим. Снаружи храма всю кровлю златом устроил, своды позолотил, пояс золотом устроил, каменьем усветил и столпы позолотил. На сводах поставил золотые птицы, кубки, ветрила». И не впал, знать, в преувеличение безвестный летописец-очевидец, когда заключил: «Болгары и жиды, и вся погань, видевши славу Божию и украшение церковное, — крестилась».

Но и безбожно ограбленная соборная церковь Успения восхищала своим величественным пятиглавием, высокими сводами. Ни в какое сравнение с ней не шли московские каменные церкви, коими так гордился покойный Иван Калита. Потому-то именно здесь решил Семён Иванович провести торжественный обряд своего восхождения во власть.

Сделать это наметил, не без тайного умысла, первого октября, на Покров — в один из самых радостных праздников, когда после сбора урожая в каждый русский дом, даже и наибеднейший, входил достаток. В день этот ни на гумно, ни в лес не пойти, а дома ни баню истопить, ни ребят купать, ни белье мыть и золить, а только свадьбы справлять, водить игрища да гулянья. Но прежде всего, понятно, в церковь, на службу праздничную в честь Богородицы, имеющей особое расположение к славянам, простирающей над ними свой чудесный Покров. Семён Иванович хорошо усвоил уроки отца — превратить местопребывание великого князя в духовный центр Руси, а ведь праздник Покрова, установленный Андреем Боголюбским, — чисто русский, неведомый больше нигде в христианском мире, даже и в Византии.

И помчались московские гонцы во все соседние княжества, понесли зовок на торжество Семеново.

2

Посад на княжение — обряд, занесённый из Греции, а потому митрополит Феогност с особым воодушевлением участвовал в нём.

В алтаре было богатое резное стуло, в котором служивший литургию архиерей отдыхал в перерывах между выходами к прихожанам. Феогност повелел вынести стуло на амвон и накрыть его золототканой парчой — вот и злат-стол! Рядом с троном положил на аналое животворящий крест со златой цепью, святые бармы, царский золотой венец и при них сердоликовую крабицу — эти переходящие со времён Мономаха из рода в род вещественные знаки верховной власти чудом удалось спасти от татар: несколько лет пролежали они схороненными во Владимирском печерном граде, пока снова не попали в великокняжескую скаредницу.

К назначенному дню Феогност созвал во Владимир епископов всех епархий, архимандритов и игуменов ближних монастырей, чтобы уставную службу провести косно и со сладкопением.