Крест и король

Он отвязал подарок и протянул Шефу. Тот недоуменно повертел кубок в руках. Судя по пафосу Стейна, вещи впору быть золотой или серебряной, а это простая долбленая кружка из бука, какая найдется в хозяйстве у любого керла. Перевернув, он увидел на дне надпись рунами. Послание.

Стейн с сопровождающим ушли, не дожидаясь благодарностей. Шеф собрался с мыслями и повернулся к товарищам:

— Ладно, вернемся в тепло. Фрита, сбегай к хижине и возьми там кружки и ковшик, если найдешь. Давайте хоть выпьем, что ли. Да, Удд, накали пару пластин — интересно, каков этот эль на вкус, когда горячий. Для этой страны — самое то. Хама, берись за мехи. Озмод, подбрось в горн угля.

Вольноотпущенники засуетились, а Шеф подошел к свету, чтобы прочесть нацарапанную на дне кружки надпись. Руны были норвежские, известные ему от Торвина, но непривычного вида. Постепенно он разгадал смысл написанного.

«Bru er varthat, en iss er thykkr». «Мост охраняется, но лед толстый».

Какой мост? Шеф снова посмотрел на фьорд. Острова окружал плотный лед. Приглядевшись, он различил тонкие полосы между клочками суши: длинные бревенчатые гати, положенные на воду осенью и вмерзшие в лед. Самый дальний остров — Дроттнингхольм. Королева сказала, что он придет к ней, когда она позовет. И вот позвала. Шеф вдруг заметил, что Карли с недоумением наблюдает за ним. Для него одного, сказала королева. Но когда надо мартовским котом продираться через кусты, лучше, наверное, взять с собой опытного в таких делах приятеля.

В священном круге накалились страсти. Тем более что настало время принять окончательное решение. Из костра давно не вырывались языки пламени, и теперь лишь несколько углей светились в темноте. Подбрасывать топливо нельзя, и нельзя продолжать совет после того, как угаснет последняя искра.

— Так что ты предлагаешь? — спросил Вальгрим у Торвина.

Возглавив в ходе споров противоборствующие стороны, эти двое яростно нападали друг на друга. За Торвина было большинство жрецов Тора, Ньёрда и Идун, людей здравомыслящих, посвятивших себя практичным искусствам: кузнечному делу, мореплаванию, кораблестроению, траволечению и костоправству. В число последователей Торвина входили и иностранные жрецы, фризцы, те, для кого норманнский не был родным языком. Против выступали Вальгрим, единственный жрец Одина, и большинство жрецов Фрейра, а также жрецы Улля, Хеймдалля, Тира и прочих второстепенных богов, которых почитали лишь в самой Норвегии, в самых отдаленных и глухих ее местах.

— Пусть парень вернется в Англию, — сразу же ответил Торвин, — и возьмет с собой как можно больше наших. Пусть его королевство станет самым могущественным на Севере, страной, где мы сможем обеспечивать себя всем необходимым и набирать сторонников. Оттуда будем грозить христианам. Раньше нам не удавалось увлечь их на свою сторону, — наоборот, их священники проникали в наши страны и увозили наших последователей. Давайте поддерживать этот первый серьезный успех, которого мы добились.

— А что предлагаешь ты, Вальгрим?

Великан тоже откликнулся без промедления:

— Повесить его на дереве как жертву Одину. Собрать с помощью короля Олафа и короля Хальвдана как можно больше кораблей и захватить его королевство, прежде чем англичане узнают, что сталось с их королем. А потом сделать, как ты сказал, Торвин. Только во главе будут стоять жрецы Пути, а не какие-то там незаконнорожденные.

— Если повесишь его на дереве, ты отвергнешь посланца богов!

— Он не может быть посланцем богов. Он не норманн, даже не датчанин. И самое главное — это признаешь даже ты, Торвин, — он может носить нагрудный амулет, его могут посещать видения, но он не верует. У него нет настоящей веры!

— Ты говоришь как христианин!

Лицо Вальгрима побагровело, он рванулся к Торвину, который схватился за свой церемониальный молот. Другие жрецы вскочили на ноги, чтобы не дать сцепиться этим двоим, но тут в морозном воздухе разлетелся голос человека, который молчал во время жарких споров, — голос Виглейка Провидца.

— Ты, Вальгрим, говоришь об отправке флота, а ты, Торвин, твердишь об управлении королевством. Так не пора ли, пока не погас костер, спросить совета у короля и флотоводца? Ты выслушал нас, король Олаф Альв Гейрстадира. Что можешь посоветовать?

Человек, утопавший в резном кресле, встал и подошел к самой бечеве, ограждающей святой круг. Лицо Олафа было печально, измучено заботами. Лежала на нем печать величия — но не было той решимости, которая отличает каждого норманнского шкипера и ярла, не говоря уже о королях. Казалось, его глаза глядят куда-то вдаль и прозревают неведомое остальным.

— Разрешено ли мне говорить? — спросил Олаф и дождался одобрительного гула всего собрания. — Коли так, выслушав сказанное обеими сторонами, я скажу следующее.