Крест и король

— В Удде всего пять футов роста, — проворчал Бранд. — Его никто не считает опасным, потому что даже разглядеть не может.

— Тогда поберечься стоит тебе, — ответил Шеф и задумчиво повторил услышанное от Торвина:

У каждой двери оглядись,
Когда враги в чертоге каждом.

В сумерках высоко в горах сидел человек, который когда-то пожертвовал удачей своей семьи, который чувствовал, как удача уходит у него из рук. Некоторым людям доводилось увидеть hamingja, удачу какой-нибудь семьи, земли или королевства: обычно это была гигантская женщина, полностью вооруженная. Олаф ничего подобного не видел. Но тем не менее ощущал, как удача уходит от него. Это из-за того, что ушла удача, умер его сын Рогнвальд Великодушный. Рогнвальда убил собственный отец.

Сейчас несчастному отцу приходится решать, не была ли его жертва напрасной. Появился этот пришелец, одноглазый. Олаф видел, как он сошел на берег, как его приветствовали жрецы Пути и эта опасная шлюха, невестка Олафа. Даже на расстоянии Олаф ощущал, насколько вокруг одноглазого все пропахло удачей. Ее было так много, что она пересилила удачу рожденных Одином королей Уэссекса. Теперь она легко могла пересилить даже предназначение, которое Олаф предвидел для семьи единокровного брата. Потому что будущее, как прекрасно знал Олаф, не предначертано, это вопрос возможностей. Иногда возможности не осуществляются.

Не должен ли он вмешаться? Олаф впустил Путь в Западный Фолд много лет назад, признав его власть над вещным миром благодаря сбору новых знаний и власть над миром — духовным — благодаря его провидцам и мистикам. С властью над вещным миром Олаф имел мало общего, а с духовной властью его объединяло многое. Не будь он королем, мог бы сравняться с Виглейком по множеству видений. Вдобавок Виглейк наблюдал то, что происходит, или то, что уже произошло. А Олаф видел то, что может произойти. Если не избавлялся от желания увидеть.

Олаф молча обдумывал, какую роль сыграть утром, когда Путь соберет священный круг и его позовут, чтобы сидеть рядом, слушать и советовать. Если он решит покончить с одноглазым, то наверняка с ним будет большинство и он сможет возродить замысел, которому принес в жертву свою жизнь и жизнь собственного сына. Но, поступив так, он принесет в жертву иную будущность. Олаф улавливал слабое покалывание мыслей, откуда-то издалека пробивающихся навстречу его собственным, ищущих то, что он уже знал, пытающихся найти дорогу среди таких же путаных, как у него, предчувствий. Христианские священники так же хорошо, как и он сам, понимали, что надо искать. Однако они опоздали: он уже знал то, что они только искали; он был ближе к разгадке.

Когда солнце совсем исчезло с небосвода, он забрал из рощицы свои лыжи, прошел туда, где под деревьями сохранился снег, и начал извилистый спуск в долину. Позади него поднимался волчий вой. Когда лыжи Олафа скользили мимо крестьянских хуторов, заметившие его смерды шептали женам:

— Это король-эльф. Он опять ходил на каменный круг, на Гейрстад, чтобы посоветоваться с богами.

Глава 11

Внутри большого здания, имевшего форму корабля, жрецы Пути собрались в священный круг. От внешнего мира его отгораживала белая бечева с низками ягод дикой рябины, к весне утративших былую яркость. В кругу сидело больше сорока жрецов — впервые собралось так много людей, в основном из Норвегии, где Путь был особенно силен, но также из Дании и Швеции. Прибыло даже несколько новообращенных и проповедников с островов Северной Атлантики, из Ирландии и Фризии, где Путь зародился почти два столетия назад. Был и один англичанин, лекарь Хунд, его по протекции Ингульфа официально приобщили к Пути за неделю до круга.

На краю огороженного участка стояло серебряное копье Одина, на другом — полыхал костер Локи. По традиции, как только собрание начиналось, в этот костер уже нельзя было подкладывать дрова, и мероприятие должно было закончиться, когда в кострище угасал последний уголек.

Вальгрим Мудрый стоял около копья, не касаясь его, поскольку ни один человек не имел права притязать на это оружие, однако напоминая собравшимся, что здесь он единственный жрец, отважившийся на рискованное служение Одину. Он посвятил себя Богу Повешенных, Предателю Воинов, а не добродушным одомашненным богам, вроде Тора, крестьянского помощника, или Фрейра, дарующего плодовитость людям и скоту.

В десяти шагах позади Вальгрима, почти невидимое в полумраке у закрытых ставнями окон, высилось резное кресло с подлокотниками и балдахином, украшенным изображением переплетенных драконов. В тени угадывалось бледное лицо, низко надвинутый золотой венец отбрасывал красноватые отблески огня: это был король Олаф, гостеприимный покровитель Пути, приглашенный для наблюдения и совета, однако лишенный права голосовать и высказываться без особой просьбы.