Крест и король

— В этой игре поцарапать легко, — заметил Гудмунд. — Но царапины ничего не решают. Разве что потеря крови, если драка будет долгой — а такое редкость.

Один из соперников все время старался приблизиться и ударить ниже привязанных друг к другу рук, хватаясь и дергая за соединяющую их веревку. Другой не обращал на веревку внимания, держал дистанцию, стремительными взмахами полосуя руки и ноги противника, но следя, чтобы нож не застрял, не задержал его даже на мгновение.

Он слишком этим увлекся. Лысый норманн, весь в крови от дюжины мелких порезов, получил еще один — чуть выше левого бицепса. Но зато схватил левой рукой ударившую его руку, правую руку противника. Принялся яростно ее выкручивать, вопя что-то, — Шеф не мог разобрать слов в шуме толпы. Молодой норманн вскинул левую руку, безуспешно пытаясь в свою очередь захватить правую соперника. Но старик извернулся, пряча нож за спиной, и попробовал ударить снизу, потом сверху, не забывая выкручивать запястье врага.

Пойманному ничего не оставалось, как подпрыгнуть и выбросить ноги вперед, обхватить ими бедра, крутануться вбок и повалить лысого. Когда они рухнули на шкуру, Шеф увидел фонтан крови; ближайшие зрители дружно охнули. Вышли судьи, растащили противников. Шеф увидел, что нож глубоко вонзился в грудь юноши. Когда переворачивали старика, показался и второй нож, торчащий из глазницы.

Зрительницы завизжали и кинулись прочь. Шеф обернулся к Гудмунду, готовый обругать порядок, из-за которого женщина за один удар сердца лишается и мужа, и отца, а ребенок — отца и деда. Но слова застряли у него в горле.

В ложбину спускался Катред с шипастым щитом и мечом. За ним бежали Фрита и Озмод, в двух шагах позади — Удд, все при арбалетах, но с совершенно беспомощным видом. Вскакивая и проталкиваясь им навстречу, Шеф услышал безумные выкрики Катреда на ломаном норманнском языке:

— Ублюдки! Трусы! Привязывают, чтобы не убежал. Держат, чтобы зарезать. Дерись с англичанином, у которого руки развязаны! Чего ты боишься? Одну руку ему привяжи, если хочешь. Скоты, сукины дети! Вот ты, ты!

Изо рта берсерка вылетала белая пена, и зрители расступались, под конец оставив его в обществе двух покойников. Глянув вниз, Катред махнул мечом и глубоко рассек лицо юноши. Он принялся топать и шумно пыхтеть, готовый напасть на всю толпу.

Шеф встал перед ним, выждал, пока в безумном взгляде не мелькнуло узнавание. Узнавание через силу.

— Они не будут драться, — раздельно проговорил Шеф. — Нам придется подождать до лучших времен. А рубить трупы — грязная игра, Катред. Это никуда не годится, ты же ordwiga, herecempa, frumgar, королевский богатырь. Сохрани себя для Рагнарссонов, для убийц твоего короля Эллы.

На лице Катреда отразилось воспоминание о его славе начальника стражи короля Нортумбрии. Он посмотрел на окровавленный меч, на разрубленный труп, бросил оружие и разразился мучительными рыданиями. Удд и Озмод приблизились к нему, взяли за руки и увели.

Утирая пот, Шеф встретил неодобрительный взгляд законника, судьи поединка.

— Осквернение мертвого тела, — начал норманн, — карается штрафом в…

— Мы заплатим, — сказал Шеф. — Заплатим. Но кто заплатит за то, что сделали с живым человеком?

Следующим утром Шеф стоял на узких сходнях, ведущих на нежно любимый Брандом корабль, на его «Морж». «Чайка» Гудмунда, уже загруженная, легонько покачивалась на волне в двадцати ярдах, головы гребцов рядком торчали над планширом. Загрузка кораблей оказалась непростым делом. На каждом, имеющем по восемнадцать весел с борта, — полная команда в сорок человек. К ним требовалось добавить Шефа, Хунда, Карли и Торвина, восемь катапультистов, четырех женщин, спасенных на Дроттнингхольме, Катреда и ватагу беглых рабов, присоединившихся по дороге через Уппланд и Согн, — почти три десятка человек, довольно много для двух узких кораблей.

Но сейчас на месте были не все — пропали Лулла, Фрита и Эдви из команды катапультистов. Что их задержало? Не прячут ли их где-нибудь в округе, предназначив для продажи в рабство, а то и жертвоприношения? При мысли, что его людей могут повесить на храмовых деревьях в каком-нибудь захудалом городке, у Шефа лопнуло терпение.

— Выводи всех на берег! — крикнул он Бранду. — И ты тоже, Гудмунд. Мы можем выставить сотню человек. Пойдем через город и будем переворачивать палатки, пока нам не вернут наших людей. А кто станет возражать, получит стрелу в брюхо.

Шеф вдруг осознал, что Квикка и другие реагируют без того оживления, которого он ожидал. Они напустили на себя вид полной непричастности — наверняка что-то знают, но не осмеливаются рассказать.

— А ну, выкладывайте, — сказал Шеф, — что случилось с этой троицей.

Озмод, обычно бравший слово в затруднительных ситуациях, заговорил: