Крест и король

— Да, — сказал Бранд задумчиво, — о берсерках ходит уйма историй. Хотя сам я большинство из них не принимаю всерьез.

Они вот уже несколько дней ехали вдоль горного хребта, сначала тропа вела вверх, потом недолго шла по относительно ровным местам, а теперь начался спуск, который обещал быть дольше, чем подъем. Справа открывались долины со сверкающими реками и островками свежей зелени. Слева уклон был круче, там росли сосны и ели, а впереди виднелись снова и снова подъемы и спуски тропы да цепи синих гор далеко впереди. Воздух, холодный, резкий и в то же время живительный, был напоен ароматом хвои.

Позади Бранда с Шефом и присоединившегося к ним любопытствующего Хунда вереница лошадей растянулась на сотню ярдов, часть отряда ехала верхом, часть двигалась пешком. Людей было больше, чем неделю назад, когда отряд вышел из Флаа. С пути англичан как по волшебству исчезали местные жители, зато из лесов на дорогу или к бивуачным кострам то и дело выходили беглые рабы в железных ошейниках, по большей части англичане, привлеченные слухами об отряде свободных людей, движущемся через страну под водительством гиганта и одноглазого короля и под охраной безумного берсерка, принадлежащего к их собственному народу. Чаще приходили мужчины, и далеко не все — трэллы и керлы от рождения. Чтобы сбежать от хозяина в чужой стране, требуется решимость и мужество, свойственные английским танам и воинам, — викинги охотно обращали их в рабство, ценя за силу.

После недолгих споров Шеф согласился принимать всех, кому удалось добраться до отряда, хотя он не стал бы специально обыскивать хутора и добиваться освобождения рабов. Мужчины, да и женщины, которым удалось сбежать от норманнов, увеличивали боевую мощь маленького войска. Надежды пройти по стране незамеченными больше не оставалось.

— Кое-кто говорит, что на самом деле слово означает bare-sark, — продолжал Бранд. — То есть «простая рубаха» — потому что они всегда дерутся в одной рубахе, без доспехов. Вы видели нашего безумного друга в деле. — Он ткнул большим пальцем назад, где Катред, на удивление быстро оправившийся, ехал верхом, в окружении тех, чье близкое присутствие он мог выносить. — Никакой защиты и никакого желания защищаться. Облачи мы его в доспехи, уверен, он бы их сорвал. Так что bare-sark — похоже на правду. Другие же говорят, на самом деле это значит bear-sark, «медвежья рубаха». Потому что берсерк как медведь — если уж полезет, ничем его не испугаешь. Но многие считают, что берсерки и впрямь… — Бранд опасливо огляделся и понизил голос, — нелюди с одной кожей, как Ивар Бескостный. Когда на них находит, принимают другое обличье.

— Ты хочешь сказать, вервольфы? — спросил Шеф.

— Да, were-bears, — ответил Бранд. — Но это чепуха. Во-первых, перемена облика — дело наследственное. А берсерком может стать каждый.

— А нельзя этого добиться каким-нибудь зельем? — спросил Хунд. — По-моему, есть несколько трав, от которых человек перестает быть самим собой, например думает, что он медведь. Скажем, капля сока белладонны, хотя в больших количествах это смертельный яд. Говорят, сок белладонны можно смешать со свиным жиром. Натрешься такой мазью, и покажется, будто ты вышел из тела. Есть и другие растения с таким же действием.

— Может быть, — сказал Бранд. — Но ты ведь знаешь, с нашим берсерком дело обстоит иначе. Он ел то же, что и мы, и был вполне безумен еще до еды. Не думаю, что это так уж трудно понять. Некоторые любят драться. Я и сам люблю — сейчас, может быть, поменьше. Но коли ты охочий до драк и у тебя получается, тебя возбуждает шум схватки, и внутри что-то распухает, и в этот момент ощущаешь себя вдвое сильнее и стремительней, и ты действуешь прежде, чем думаешь. С берсерком происходит нечто в этом роде, только намного сильнее. И по-моему, это случается, только если у тебя есть особая причина. Потому что большинство людей, даже в пылу боя, в глубине души понимают, что значит пропустить удар, и не хотят вернуться калекой, и помнят, как выглядят друзья, когда ты их хоронишь. Поэтому обычный воин носит доспехи и пользуется щитом. А берсерк все это забывает. Чтобы стать берсерком, нужно, чтобы не хотелось жить. Ты должен возненавидеть себя. Я знавал нескольких человек, родившихся или ставших такими. Мы все понимаем, почему Катред не любит себя и не хочет жить. Он не смирился с тем, чему его подвергли, не может вынести позора. Он счастлив, только когда вымещает стыд и гнев на врагах.

— Так ты полагаешь, что и в других знакомых тебе берсерках были какие-то изъяны? — задумчиво проговорил Шеф. — Но не телесные?