Крест

В Иркутске меня положили в областную туберкулезную больницу, костное отделение. Провели обследование. Оказалось, что это обострение туберкулезного процесса с возникновением новых очагов. Теперь кроме позвоночника поражены правый тазобедренный и коленный суставы. Началось повторение больничных будней. Лекарства целыми горстями: фтивазид, паск, уколы стрептомицына, другие антибиотики, и обезболивающие. Снова противный рыбий жир и витамины. Строгий постельный режим. Нога совершенно потеряла свою форму. Огромный отек натянул кожу до зеркального блеска, не поймешь – где колено, где голень. Из-за боли нет аппетита. Мама старается накормить меня хоть чем-нибудь. Но через силу еда вызывает прилив тошноты. Только обезболивающее дает временный отдых, я сплю. Время кажется серым. Я не оговорилась. Дня и ночи для меня нет. Сплошная серость. Открываю глаза – передо мной – сумерки. Даже полдень, яркий солнечный, кажется мне серым и не имеет другого цвета. Видимо, это от сильных наркотиков-морфий, омнопон. И опять омнопон, морфий. Другие обезболивающие не помогают. Я сплю и сплю. Сонной мне делают противотуберкулезные инъекции. Таблетки глотаю в перерывах между сном. В полусонном бреду чувствую, как доктора проводят осмотр, что-то говорят… Не замечаю времени. Дни, недели, месяцы – сколько я здесь нахожусь? Не знаю. Мама давно дома, учит детей в своей школе, папа занимается своими мужскими делами. А я здесь, между жизнью и небытием. В палату приходят какие-то люди, что-то приносят. Тумбочка моя завалена разными гостинцами, даже яблоки есть, что для того времени в Иркутске было огромным дефицитом. Но есть не хочется. Мне говорят, что у меня только глаза остались. Но мне все равно. Полное безразличие. Отсутствие всяких эмоций. Только одна мысль: лишь бы не болело, только бы не вернулась боль. Но со временем замечаю, что обезболивающие перестают помогать, хоть их делают регулярно. Только много позднее узнала, что вместо наркотиков мне стали делать анальгин, который совершенно не помогал. Кололи даже дистиллированную воду. Я была уверена, что это опять морфий и старалась скорее забыться от сильнейших изнуряющих приступов, истязающих все мое тело. Вдруг почувствовала, что мне хочется мак. Раньше не знала, что за вкус у него. А сейчас, видимо, организм сам подсказал, что нужно, чтобы облегчить свое состояние. В чистом виде мак негде было достать, тогда мне принесли рулет с маком. Я выела из него маковую начинку и уснула. Теперь я хоть так подпитывала себя обезболивающим средством, хотя и не имела представления об этом. Страдания мои не прекращались, поскольку мне перестали делать сильные наркотики. Я теперь меньше стала спать. Боль мешала делать это. Тогда, чтобы хоть как-то отвлечься, я стала читать книги. Все подряд, что были в палатах. Мне приносили из мужских палат книги и из женских. Стонала от боли и читала. Иногда не понимала текста, не могла сосредоточиться на буквах и словах, но снова и снова заставляла себя вчитываться в смысл написанного, вникать в суть.

Ко мне стала ежедневно приходить женщина – невропатолог Будилина Юлия Дмитриевна. Она то колола меня иголкой, то чертила по телу какие-то полоски, стучала маленьким противным молоточком. Все это меня страшно раздражало. Я всё ждала, что она вот-вот назначит новое лечение, избавит от страданий, выматывающих меня. Но единственное, что я поняла из ее визитов, это то, что моя правая нога потеряла чувствительность, что улучшений в моем состоянии нет. А она все приходила и приходила. Задавала глупые вопросы и все чертила и колола меня. Однажды нервы мои не выдержали, и я нагрубила ей, сказав, что она мешает мне бороться с болью, постоянно направляет мою мысль на усиление боли, а не на избавление от неё.

И больше на ее вопросы я отвечать не буду. Она покрутила пальцем у виска и исчезла. Позднее мне сказали, что она выбрала меня объектом для защиты своей кандидатской диссертации. Больше я ее не видела.

В больнице лежало много молодежи, пожалуй, больше, чем взрослых. Ходячие, конечно, влюблялись. В нашу палату стали приходить ребята, молодые люди. Сначала как бы просто так, потом все больше ко мне. Заводили разные разговоры, фотографировали. Но чаще всех стал появляться Коля. Фамилия его была Белоусов. Он немного прихрамывал, так как у него болела нога. Я как могла отказывалась от общения – не до него мне было. Но он настойчиво продолжал приходить каждый день. Сидел рядом, молчал, гладил мою руку. Это было как бы отвлекающим моментом от боли. За своими страданиями я забыла, сколько мне лет, что есть какие-то другие чувства. Постепенно мне стало казаться, что с его приходом мне действительно становится легче. Мы уже разговаривали. Обсуждали прочитанные книги, говорили о жизни за стенами больницы. «Галочка, – говорил Коля, —мы с тобой еще порадуемся жизни. Ты не представляешь, как нам будет хорошо». Видимо, он строил какие-то планы на будущее.