Кресение

Но стоит только бабушке так же заговором убрать стень, собачью сухотку, испуг или что-то подобное, как те же медики с той же подлостью начинают визжать: шарлатанство! Почему? Да потому что им нечего было пощупать руками. А почему же тогда они не визжат, когда их собратья лечат неврозы, стрессы и еще какие-то новые болезни, которые придумывают американцы?

Ну, как вам это объяснить понятнее… За этими болезнями есть те, кто за них заступится – описания в книжках, сильные сообщества внутри науки и вообще – фармакологическая промышленность, которая ворочает ба-альшими деньгами… Бабушек травить проще.

Однако, если ты настоящий исследователь, для поиска истины не требуется избыточных доказательств. Одного свидетельства против твоей теории должно быть достаточно. Достаточно не для того, чтобы ты от нее отрекся или признал неверной, но чтобы ты начал поиск. Если медицина хоть в одном случае разводит руками, но не начинает исследовать, она не наука, а сообщество, уютно присоседившееся к сытной кормушке. И ищет она не истину, а покой…

Для нас же эти свидетельства достаточны, чтобы понять: говоря о человеке, народ видит его сложным образованием, состоящим из тела и духа. Состав этот далеко не прост. Не в том смысле, что в него входит много составляющих, а в том, что между этими составляющими вовсе не простые, вовсе не механические взаимодействия. Дух, душа, сознание, пара, жива и тель сращены между собой так, что бабушка, воздействуя на них словом и некоторыми движениями, заставляет изменяться тель.

Я не могу пока определенно сказать, как это достигается. Но определенно вижу, что порча делается точно так же. И так же убирается из человека – словом и движением.

Глава 5. Пропеть себя

Порча вносится в состав человека словом и движением, и так же убирается из него. Но это очень внешнее описание, это больше самообман, чем действительное описание. Это всего лишь описание теней, которые отбрасывает действительное явление на стены моей пещеры. Вглядимся.

Вот этнографы записывают народные рассказы о том, как насылается порча: колдун читает заговор, делает куклу, просто сворачивает вместе волосы, нитки и прячет их под порог или в печную трубу… Описаний много, но это все слова и движения снаружи, а в действительности?

А в действительности это звучание тел, через которые пропускаются образы сознания. Вот настоящее. Тело впитывает в себя образ и начинает звучать иногда словом, иногда движением. Но чудо рождается там, где образ соприкасается с телом и входит в него, взрывая живую ткань. Это, очевидно, больно, очень больно. От этой боли тело начинает дрожать и выкидывает из себя образ, сжигая его в движении или звучании. Воплощение образов происходит через огонь. И это очень больно – гореть прямо внутри каждой клетки собственного тела. Но… мы так привыкли к этому, что не чувствуем боли, как нам кажется…

Это лишь потому, что боль эта привычна настолько, что стала самим существованием. Однако жизнь без тела, жизнь души – райская жизнь, – проходит в блаженстве. Блаженство же, как состояние, доступно и телу, которое не знает плена образов. Очень редко, но мы знаем мгновения блаженства…

Наше тело помнит это состояние, потому и стремится освободиться от тонкой боли образов. И, самое главное, достигает этого! Оно сбрасывает образы, воплощая их в речь и движения. Значит, освобождение возможно. Недостижимо, но возможно.

Недостижимо оно лишь потому, что образы эти никогда не кончаются. Хотя о просветленных рассказывают, что они достигают состояния «неума», и так возвращают себе блаженство.

Но я не рассматриваю пока освобождение от самого мышления. Я ищу лишь возможность очищения. Она определенно есть. По крайней мере, в отношении тех образов, которые особенно тяжелы и болезненны и именуются нами помехами, болезнями и нечистотой, мы определенно можем сказать, что они исчерпаемы. Ими и ограничивается задача очищения. Освобождение сознания от всего содержания, наравне с просветлением, – это какая-то иная задача.

Конечно, мое видение прохождения образов через тело как боли – пока лишь предположение, которое потребует исследований. Но вспомните, что вы делаете, если почувствуете внезапную боль. Вы вскрикиваете, а если боль нарастает, то ревете, а то и принимаетесь орать благим матом. Боль снимается, если ее пережечь в звучание. Звучание – способ убрать боль. А больше всего мы звучим, стараясь освободиться как раз от образов, выговаривая, выписывая, выпевая и воплощая их в дела и вещи движениями тел.

Мы определенно болеем образами. Мы страдаем от них сильнее, чем от телесных болезней. Мысли и переживания мучительны, муки творчества и нечистая совесть невыносимы. Это очевидно. Предположение, что воплощение образов через тело есть особая болезнь, вполне возможно, даже более чем возможно. Оно очевидно. К сожалению, избыточно очевидно, почему мы и исключаем это из числа вещей, на которые надо направлять свое внимание.