Чернышевский говорил: жизнь выше искусства; ведь чтобы создавать искусство, наслаждаться им, необходимо быть живым — и физически, и прежде всего духовно. Искусство — для человека, ибо «человек, — писал Чернышевский, повторяя гуманистическую формулу Канта, — сам себе цель; но, — добавлял он, — дела человека должны иметь цель в потребностях человека, а не в самих себе». Поэтому, принимая «чистое искусство» как один из моментов сопротивления государственному давлению, Чернышевский, тем не менее, подчеркивал его недостаточность, ограниченность, ибо оно не служило человеку. А задача искусства в России — пересоздать человека, превратить его в свободное, самодействующее существо, научить его ж и т ь, а не прозябать, не спать, вытащить из состояния сонной смерти. Поэтому и требовал он от искусства «быть для человека учебником жизни».
Надо сказать, что тема жизни как противостояния смерти, протест против рабского состояния человека являются ведущей темой великой русской литературы. Пушкин, Гоголь, Чаадаев, Лермонтов, Герцен, Белинский… Но тут и Достоевский, взыскующий «живой жизни» и объявляющий в «Братьях Карамазовых» самодержавное государство, Третий Рим, языческим, стремящимся убить, а не восстановить заблудшего человека. Стоит ли добавлять, что язычество на Руси было связано с культом мертвых, и самодержавие в этом контексте приобретает страшный облик гоголевского мертвяка. Вспомним еще и великого бунтовщика и протестанта Льва Толстого, объявившего несовместимой службу государству с истинными целями человеческой жизни: в конце 80-х годов он пишет трактат «О жизни» как основной проблеме, достойной человеческого разума.
Проблема, теоретически сформулированная Чернышевским в диссертации («прекрасное есть жизнь»), оказалась, как мы видели, в центре раздумий великих русских художников XIX века. Он был не понят многими своими великими современниками, но слово было сказано, он сумел его произнести. Самодержавие думало уничтожить эту новую для России систему ценностей, уничтожив ее самого яркого выразителя (сибирская каторга и ссылка). Однако произнесенное слово и сама жизнь великого мыслителя стали достоянием русской культуры. С течением времени это начали признавать и те, кто, казалось бы, не мог принять весьма многих его идей. Сошлемся, хотя бы, на мнение о Чернышевском В. Розанова: «С самого Петра (1-го) мы не наблюдаем еще натуры, у которой каждый час бы дышал, каждая минута жила и каждый шаг обвеян «заботой об отечестве»… Что такое все Аксаковы, Ю. Самарин и Хомяков или «знаменитый» Мордвинов против него как деятеля, т е. как возможного деятеля, который зарыт был где-то в снегах Вилюйска?.. Такие лица рождаются веками; и бросить его в снег и глушь, в ели и болото… это… это… черт знает что такое. Уже читая его слог (я читал о Лессинге, т. е. начало), прямо чувствуешь: никогда не устанет, никогда не угомонится… Именно «перуны» в душе… Ну — такие орлы крыльев не складывают, а летят и летят, до убоя, до смерти или победы…
Отлистнув последнюю страницу, Илья самодовольно задумался, какую в сущности неплохую и по нынешним временам острую статью он написал: о «народе, которому не жалко умирать» — в Крыму, в Венгрии, в Афганистане, во имя пославшего их на смерть государства. Вряд ли только будет кто-нибудь читать о Чернышевском, оболганном, обруганном. Антигосударственник, приспособленный государством для своих нужд. Государство выдало свое внешнесоциальное преображение в Октябре за преображение жизни, о котором мечтал Чернышевский, и объявило его своим адептом. И опять он всем чужд, ибо сущностные проблемы никого не интересуют. Нынче все поклонники «искусства для искусства»… Отчего опять такой восторг от романсов?.. Оно самое… «Волнительное», а не сущностное, не аналитическое. Для прожигателей жизни. Паладин в восторге от Элкиных песен!.. «Мне нравится твоя жена», — так с выражением настоящего друга и честного парня сказал он в самом начале их знакомства после вечера, проведенного у них дома под Элкин аккомпанемент. «Мне тоже нравится», — улыбнулся в ответ Илья. Несчастные мы с Николаем Гавриловичем! И эта Ольга Сократовна!.. Тоже песни любила, гостей принимала с утра до вечера и с вечера до утра, но у него хватало сил прятаться в каморке наверху и писать, работать. Интересно, изменяла она все же Чернышевскому или нет?.. Свечки, конечно, никто не держал, но во всех его романах — мужчина, прощающий жену за измену, пытающийся наладить жизнь втроем. Прав был Чаадаев, что не женился. С женщиной скорее даже можно дружить, чем жениться на ней.
На телефонный звонок Илья выскочил из комнаты в надежде, что это Антон, так стремительно, что запнулся о стул и чуть не упал. Но это была Элка.
— Антон не пришел?
— Нет. А что?
— То, что я беспокоюсь. А ты уже успокоился? Занялся, небось, перечитыванием своих великих мыслей и пришел в хорошее расположение духа? Угадала?
— Элка, не надо так.