Крепость

Но думаю, это было бы ошибкой. Я должен довольствоваться тем, что в этом случае совершенно не имею voix au chapitre. Но, тем не менее, я в постоянных заботах о запасе дров: Где мы можем разжиться дровами для газогенератора? Однозначно, не в автопарке германского Вермахта. Я даже не знаю, насколько сухой должна быть древесина и как мелко напилена или нарублена. Думаю, сантиметров пять. Но у кого есть дрова такого размера? Мысленно вижу, как мы пилим сухие ветви и мелко рубим их. Пойдет ли так? Годится ли такое питание нашему котлу? В La Pallice мои заботы были направлены только на шины. Забота о запасе дров появилась лишь со временем. Если бы только на дорогах ходили такие же колымаги как наш «ковчег»! Однако я пока еще не видел ни одного газогенераторного грузовика.

В Берлине и Мюнхене имелись такие же агрегаты, но на французских дорогах? Может быть, раньше я просто не обращал на это внимание? Теперь нам бы здорово помогло, во всяком случае, конкретно мне, если бы в следующем местечке такой грузовик стоял бы у обочины, и мы смогли бы провести меновую торговлю с его владельцем: Дрова для газогенератора против пайка с подлодки. Шоколад и сигареты тоже сгодились бы. И все это за ничто иное как немного мелконарубленных дровишек.

Читаю на указателе «Val de Loire — pays des cheteaux et des grands vins». Как бы не так! бормочу тихо. Затем перебираю в голове названия ландшафтов Луары от самого ее устья и произношу их: Pays Nantais, Anjou, Blesois, Orleanais … но одно название определенно вылетело у меня из головы. Начинаю сначала, и вскоре уже вспоминаю его: Touraine.

В нашей ночной поездке мы, кажется, здорово отклонились от маршрута на запад. Неужели мы едем полукругом? Если бы мы только выехали к Луаре, то нам не пришлось бы больше заботиться о дорожных указателях и правильном курсе.

Вокруг расстилается нетронутая природа: Не могу насытиться ее видом. Нигде ни воронки от бомбы, ни разрушений. Темно-зеленые, огороженные выгоны для скота, ряды аккуратных, серебристо-зеленых, ивовых изгородей, и немного ржавой колючей проволоки то тут то там, легко пробуждающей фатальные ассоциации.

Между раздутыми кронами деревьев мигают косые крыши, но никаких торчащих в небо расколотых обугленных стропил, а вздымающийся вертикально вверх спирали сажистого дыма, не внушают ничего иного как картину закопченной дочерна домашней плиты с огромным дымоходом. Между лугами на холмах завивающиеся полевые клины — многие уже свеже распаханы. Земля выглядит жирной и плодородной.

Только внезапно вылетевшая из-за дубовой рощи и парящая над ним на неподвижных крыльях какая-то хищная птица пугает меня. Но вот она ввинчивается в узкую кривую и начинает, словно по ступенькам воображаемой винтовой лестницы подниматься еще выше: Птица, поднимаясь над склоном, использует свои инстинктивные познания о тепле исходящем от солнца.

И в этот момент между стволами деревьев что-то блестит, как блеск зеркала: Loire!

Делаю глубокий вдох: Сделано!

И теперь высматриваю подходящее место для привала и вскоре, увидев подобное место, даю сигнал остановиться. Между дорогой и мерцающей водой всего несколько метров обросшего кустарником откоса.

Отдых на реке!

Удобно устраиваюсь на траве и вытягиваю ноги. Теперь не хочу ничего другого как тихо посидеть.

Прохладный, солоноватый, с примесью затхлой гнилости запах долетает до меня. Пенистые пузырьки кружатся в водовороте, почти рядом с берегом. Луара здесь совсем не такая гладкая и ровная как зеркало. Она — плоский серебряный рельеф между тусклой зеленью острых зарослей камыша.

Это лето!

Только теперь могу почувствовать его по-настоящему. И тут же думаю о лете в Фельдафинге и представить себя рисующим на болоте — коричневую трясину, в которой отражается небо, но не темно-синего цвета, а насыщенного фиолетового.

Лучше не думать о таких картинах — не стоит вовсе думать об этом… Принадлежу ли я все еще тому месту? Что я буду делать в Фельдафинге без Симоны? А что можно теперь делать в Бресте? Теперь — в это самое мгновение? И мои мучительно двигающиеся мысли снова и снова порождают вопрос, удастся ли нам это, есть ли у нас вообще хоть какой-то шанс.

Меня одновременно охватывают чувства крайнего утомления и беспокойства. Чувствую желание отдаться охватившей меня слабости, и в тоже время напряженному состоянию: Это все блестящие отражения на воде. Несколько стебельков и их отражение — более чем достаточно для китайской картины тушью.

Формирую прямоугольную рамку-видоискатель из указательного и большого пальца руки, как это часто делают фотографы. Этим я всегда обнаруживаю новые картины: Метелки папоротника, разделенные солнечными лучами, театр теней на воде, речное дно с будто живыми волнистыми песчаными полосками на нем.

Здесь можно было бы три дня рисовать, как я рисовал в Бретани, черной тушью и акварельными красками. Воду для этого черпать из реки: Луара, представленная на бумаге Луарой — такого не придумаешь! Почему только я раньше не побывал в долине Луары?