Крепость

Все еще не могу понять то, что мы правим повозкой американской конструкции с 12-ю цилиндрами и при этом не используем ничего иного кроме древесных отходов для получения газообразного топлива и что этот мотор жрет все, что ему предлагают. Оказываюсь на своем наблюдательном пункте, позволяю обрушиться на меня странно звучащим французским словам, пришедшим на ум: Andouille — мягкая колбаса. Notre grand admiral se sent comme une andouille vis-e-vis de son Fehrer. И затем несколько особых фраз: Le Fehrer l’a eu — Фюрер надул его. Quel abruti — Что за идиот. La grande bedaine — Толстый Боров — nous a joue un mauvais tour — сыграл с нами злую шутку: Il n’y a pas d’avions — Нет никаких самолетов. Nous avons paye pour le savoir — Мы заплатили за обучение. Какой-то старик встречается нам словно тень. Через плечо у него коса, как у смерти. Машу ему правой рукой, старик машет в ответ. Во мне звучит: clopin-clopant — ковыляй себе прихрамывая. «Кучер» пытается аккуратно набрать скорость. Он тоже хочет вырваться из этой проклятой местности. И сделать это прежде, чем солнце совершенно исчезнет за горизонтом. «Кучер» с его звериным инстинктом! Когда-нибудь мы здорово собьемся с курса.

То, что мы имеем теперь под колесами, совершенно иное, чем обычная дорога. Скоро стемнеет, а у нас нет никакого представления, где находимся. Едем по прямой, бесконечной аллее. Если бы Maquis были настороже, то стволы деревьев должны были бы лежать здесь рядами, перекрывая дорогу. Ради Бога! Только не сглазь! ругаю себя, когда мелькает подобная мысль, и я сплевываю. Я не заметил, как на небе появились плотные облака: Погода ухудшается. А над облаками звучит гул авиамоторов. Напряженно вслушиваюсь: Скорее всего, одинокий самолет. Но чего это он здесь потерял? Может диверсантов сбрасывает? Постепенно становится так темно, что мы едва можем двигаться дальше. Кажется, нам не удастся найти прибежище в немецких частях. Стоило пораньше об этом позаботиться. Ладно, ничего иного не остается, как остановиться где-нибудь вне дороги и провести ночь в «ковчеге». В бледном свете вижу, что мы проезжаем мимо развилки. Приказываю остановиться и объясняю Бартлю свое намерение. Сдаем немного назад и движемся дальше по объездной дороге. Не проходит много времени, и я замечаю небольшой лесок. Хорошо, хорошо, говорю себе, переночуем как следопыты! Я не чувствую себя при этом в полной уверенности: Холодно будет едва ли, но придется до утра нести вахту. Скоро наступит утро, говорю себе, мы нашли место для привала, и вплоть до Loire уже не может быть слишком далеко.

Вдоль Луары

Кукареканье петухов раздается с обеих сторон дороги, и это уже на протяжении несколько часов. Эти петухи какие-то неправильные: Около часа ночи они начали и не прекращают до самого рассвета свои крики. Теперь я знаю точно, почему петух — и именно галльский петух — является гербовой фигурой Франции: Этот вид владеет ночью всей страной. Никакой шум не пронзает мне так сильно уши как это ночное кукареканье. Даже яростный собачий лай, сопровождающий нас при проезде деревень, не может сопоставиться с ним по силе воздействия.

Бартль выходит из-за «ковчега» и салютует, приложив ладонь к козырьку фуражки. У него уже опять зажата между зубов раскуренная трубка: Довольный собой человек, живущий в полном согласии с окружающим его миром.

Хотя уже наступила темнота, мы нашли отличное место для бивака: Наш «ковчег» стоит укрытый в кустарнике.

Все еще по-утреннему свежо. Следовало бы одеться потеплее. Приходится сильно размахивать руками, чтобы согреться и начать двигаться.

Затем проглатываю несколько кусков приготовленных Бартлем бутербродов, пока «кучер» раскочегаривает газовую печь.

Вся местность распространяет ночной сон. Пахнет травой и землей.

Когда мы трогаемся в путь, буквально впитываю в себя на крыше «ковчега» настоящий восход солнца без ложных красок и без длинного пролога: Солнце просто появляется над лесом и пронзает ослепительными пиками своих лучей утренний, влажный воздух.

В то время как солнце поднимается все выше над линией горизонта, пар над пашней также уходит в высоту.

Сегодня снова будет жарко.

Утренний свет отражается передо мной на дороге в чистых, отполированных до блеска следах от колес. Я буквально впитываю в себя зарождающиеся на западе облака, мерцание тополиной листвы в легком утреннем ветерке, красные точки зрелых плодов в чаще кустов шиповника и оранжевые и не совсем еще созревшие. Небо надо мной напоминает внутреннюю сторону огромного, опрокинутого над землей тонкого стеклянного купола цвета молочно-голубого опала.

Все еще не имею никакого представления, сколько километров пути находятся в одном из наших мешков с дровами. Может быть, спросить «кучера»?