Крепость

Командир ведет себя так, словно не слышит меня. Да, он даже закрывает глаза, но не так, будто желая заснуть, а словно погружаясь в глубокие размышления. Только когда проходит целая минута, он открывает глаза и произносит, как в недоумении:

— Берген — в том-то и дело! — и затем, к моему удивлению, бросает: — На этой-то лодке? Это же лишь плавающая куча железного лома! Здесь никто не делает ремонта необходимого лодке…

Такого жалобного тона я еще никогда не слышал от этого человека. Меня охватывает чувство стыда: Я, вот, могу сделать отсюда ноги и попробовать вырваться, но командир и его экипаж приговорены к тому, чтобы снова идти на своей смертельно больной подлодке — или оставаться во Флотилии, пока и здесь не начнется бой за этот укрепрайон.

В этот момент приходит Крамер, и командир меняет тональность:

— Так Вы хотите попробовать своего счастья на шоссе…, — говорит он как бы между прочим, обращаясь ко мне.

— Вы бы видели, на какой колымаге! — вмешивается Крамер.

Крамер оказывается тем, кто сумел перевести командира на другие мысли.

— Достойно уважения! — добавляет он и в самом деле делает так, что все же побуждает командира выбраться из его меланхолии наружу, для осмотра моего «ковчега».

Крамер ведет себя как гид и устраивает настоящий информационный обход вокруг газогенератора. Затем наблюдает за тем, какое впечатление этот обход произвел на командира. А тот морщит нос и на выдохе произносит:

— Производит сильное впечатление! Что пожелать в таком случае, в таком особом случае, кроме ни пуха, ни пера?

Не лезущий за словом в карман Крамер восклицает без тени смущения:

— Чтоб все четыре колеса спустили! Скажу так. Или даже пять! Если этот драндулет вообще имеет запасное пятое колесо.

— Touche bois! — театрально отвечаю Крамеру.

— Прямо сразу! — и Крамер с совершенно покорным видом отходит к двери, за которой раньше исчез адъютант, и три раза сильно стучит по ней кулаком правой руки. Проходит несколько секунд, когда на этот стук из двери выскакивает адъютант и являет нам свою красную от ярости рожу.

Но теперь Крамер полностью владеет ситуацией. Он изображает подобие поклона, затем расшаркивается и делает широкий полувзмах правой рукой по большой дуге, как если бы держал в руке треуголку, и вдобавок произносит в своеобразной декламационной манере:

— Ваш слуга, благородный князь, просит тысячу раз прощения — хотя, по его скудному разумению, подобное нарушение Вашего творчества принципиально нельзя прощать до окончательной победы!

— Занавес! — подытоживаю я, и адъютант, в самом деле, скрывается, как если бы был обязан подчиниться моей команде, за дверью.

— Вот и славно! — резюмирует Крамер. — И когда же Вы стартуете?

Я задумываюсь на какой-то момент, и говорю:

— В пятнадцать часов.

— Но не сегодня же?

— Именно! У меня земля буквально горит под ногами…

— Я Вас теперь вполне понимаю, — быстро прибавляет Крамер.

Командир моргает, будто в раздражении и спрашивает:

— Чертовски любопытно, как Вы хотите пройти на этой колымаге весь путь?

— Опыт — лучший учитель! — отвечаю. — По крайней мере, попытаемся.

— И Вы готовы рискнуть жизнью ради такого вот опыта?

— Почему бы и нет?

— Тогда с Божьим благословением и нашими молитвами думаю, у Вас все получится…

— Не забудьте прислать нам открытку! — острит кто-то из-за спины.

Всего несколько слов, и все же, они так на меня воздействуют, что я вынужден сглотнуть слезы.

Разыгрываю приподнятое настроение, а в действительности мне становится так тяжело на душе, когда вижу понуро стоящего командира у нашей колымаги, и так внезапно печально, что я готов зареветь.

Водитель стянул с себя френч и рубашку. Так, в штанах, пояс которых на широких подтяжках натянут ему почти до сосков, и в слишком большой пилотке на голове, с руками, по локоть заляпанными сажей и с широкой черной полосой на правой половине лица, наш водитель является гротескской карикатурой на германский Вермахт.

Бартль и этот гном — ну и пара!

Мой экипаж из этих двоих мог бы показывать себя за деньги в паноптикуме. А смогут ли оба моих воина, в крайнем случае, достаточно быстро выбраться из «ковчега»? Мне бы сейчас приказать, прежде всего, «кучеру»: Если мы внезапно попадем под обстрел — слишком сильный обстрел — то ничто не предпринимать, как выскочить вон и ноги в руки. Но этими словами, думаю, только сделаю его еще более нервным. И тут меня буквально бьет по голове: Мой «кучер» все еще не имеет приказа на марш.

Мне нужно срочно к зампотылу. Он замещает Шефа Флотилии. Он должен снабдить «кучера» необходимыми документами. Несмотря ни на что, в этой войне все еще есть управленцы.

Я сегодня не видел зампотылу, а вот теперь его нет и в кабинете.

Перед Административным бараком навстречу мне топает Бартль.

Он тоже разыскивает зампотылу: Бартль еще не получил наше продовольствие.

— Ну и свинство здесь — полное свинство! — жалуется он.

Я посылаю его разыскать зампотылу в офицерской столовой или где-то еще.

— И поспешите! — призываю ему. От сильного нетерпения я чуть не трясусь.