Крепость

Выпив, он рассказывает, скосив взгляд вниз, что он и его товарищ не могли знать, что за огневую мощь мы имели. Это звучит как извинение за то, что он вынужден теперь сидеть у нас на палубе, на своей мокрой заднице.

Боцман подходит ближе и делает такой вид, как будто это он собственноручно сбил летчика, а не только выловил его из воды. Он просит меня сделать ему «одну фотку с Томми».

Тут летчик с обидой бросает:

— I am not British — I am Canadian!

— Вы поняли? — Обращаюсь к Номеру 1. — Это никакой не Томми…

— Канадец? — удивляется Номер 1, открыв рот.

— Ну да. Они, кстати, тоже участвуют в войне против нас. Вы этого не знали что-ли?

Если бы летчик заявил, что прилетел с Луны, то это не вызвало бы такого удивления у Номера 1 как то, что он из Канады.

Командир сразу оттаивает:

— Придти в порт с живой добычей, это редкость… Парашют доставим, конечно, тоже!

Мне следовало бы это предвидеть: Во всех обстоятельствах жизни — командир — это человек, осознающий свой долг.

Морская вода стала мутной. Нет ни одного поблескивающего барашка, а лишь неподвижная, вязкая масса: цвета умбры, с небольшой примесью охры — как разбавленная навозная жижа.

Меня беспокоят невысокие широкие облака, которые закрылись почти в кольцо, будто нарочно.

Командир снова нервничает — как всегда. Его лицо беспрерывно движется, словно сжатое невидимыми руками, и вновь вылепленное, словно неумелыми руками.

Где-то около минуты он вращается вокруг собственной оси. При этом осматривает линию горизонта, не забывая и о небе. Затем опускает бинокль, и некоторое время как гончая устремляет лицо вверх, словно нюхая воздух. Внезапно он резко говорит, будто бы про себя:

— Ничего другого не придумать, как только немедленно рвануть отсюда прочь!

И затем добавляет:

— Не можем же мы ждать, пока нас поймают на лассо.

Тут же раздаются команды машинному отделению и рулевым. Значит, будем следовать дальше к побережью на электродвигателях. Решаю быстро спуститься вниз: Отснятую пленку упаковать для безопасности, а новую зарядить в фотоаппарат. Размышляю: Заправить универсальную фотопленку или 21 DIN? Думаю, что 21 DIN вполне удовлетворит меня. В то время пока колдую над фотоаппаратом, слышу за спиной, как один мореман обращается к серебрянопогоннику:

— Они вернутся!

Голос звучит злорадно.

— И тогда Вы сможете принять яд. Парни Вашего уровня всегда поступают таким образом!

— Как далеко мы еще от берега? — уныло спрашивает серебрянопогонник.

— Еще достаточно!

— А почему же мы тогда не ныряем?

— Сейчас со смеха лопну!

Серебрянопогонник, кажется, не понимает, что происходит: Обернувшись, вижу перекошенное лицо: Из округлого открытого, словно у карпа, вытащенного на берег рта, раздается прерывистое дыхание.

— Что, страх Божий объял? Смотри в штаны не наделай, — произносит моряк — «и поносом не усрись!» добавляю тихо.

Едва перебираюсь через переборку, как слышу новые команды дизелистам и тут же ощущаю запуск дизелей и затем быстрое ускорение хода. Значит, теперь будем идти полным ходом! Давно бы так… В следующий миг слышу шум голосов сверху, звучащий скорее как приглушенное ликование: Командир только что заметил маяк.

— Это может быть только маяком Ile d’Oleron или Ile de Re, — раздается голос оберштурмана, уже склонившегося над картой.

— Наверно вот здесь! — говорит оберштурман мне и слегка тычет иглой циркуля в карту на своем столике.

Первый пеленг по береговым ориентирам! И, по-видимому, мы спешим туда. Оберштурман на какой-то миг словно освещается изнутри. Хочу похлопать его по плечу, но он уже снова занят своим циркулем: У него просто нет времени для проявления радости. Слышу, как он тихо ворчит себе под нос, проклиная северное течение, и затем отчетливо восклицает:

— … Прекрасно, прекрасно!

Но я уже снова забираюсь по лесенке. Наверху кидаю быстрый взгляд без бинокля через фальшборт в направлении, куда направляет свой бинокль командир, и только тогда, когда не нахожу ничего интересного, приставляю свой бинокль к глазам: Ни хрена не видно! Беспредельный горизонт и мы одни как перст…

Оберштурман вылезает следом за мной.

— А теперь еще у нас также и низкий уровень воды!

Его голос звучит с обидой.

— Здесь нам следовало бы шлюзоваться!

Все же этот оберштурман странный малый: Сначала он поступает так, как если бы мы, если бы только не это северное течение, уже давно вошли бы во вход гавани и оказались в Бункере La Pallice, а теперь он сердится, очевидно, из-за того, что не он был тем, кто обнаружил первый береговой знак. Если бы только не было так мелко! Если бы мы погрузились, и еще несколько миль смогли бы пройти под водой! Ведь если сейчас налетят сразу 3–4 самолета, то спокойной ночи, малыши!

Наши артиллерийские расчеты уже снова на своих местах и то и дело поворачивают спаренные установки на поворотных лафетах, но теперь нас спасти может лишь воля Божья!

Командир втягивает носом воздух, вертя им то в одну, то в другую сторону — так, словно может учуять самолеты на подлете.

И в это время поступает доклад впередсмотрящего по левому борту высоким, словно истерическим голосом:

— Берег на 300 градусов!