Крепость

Штаб находится где-то здесь. Невольно вспоминаю слова песенки: Особая степь, особый песок/ Вот радость особого рода./ И все это Родина только его/ И синего-синего неба…

Автобус описывает огромную дугу, и тут же раздается визг тормозов. Вижу большие железные ворота, раскрашенные черно-бело-красным постовые будки вместе с часовыми в синей форме, с автоматами на ремнях, свешивающимися с плеча. Между тем, на переднем плане, разделенные по горизонтали сосновыми стволами, видны покрашенные в серый цвет казармы. За ними виден густой лес. Стою на асфальте, мольберт в левой руке, и думаю: Приехал! А затем, в то время как стою перед КПП: Гостиница в Штайнплац с большой столовой преобразованной в кладовую, была слишком запущенной – зажатое между основательными фронтонами обшарпанное здание в мелкобуржуазном стиле служило штаб-квартирой подводного флота. Но вот эти жалкие казармы выглядят еще хуже. Возможно, я испытываю такое чувство от того, что к подобного рода зданиям у меня чистая антипатия? По-моему такое чувство называют то ли идиосинкратия, то ли идиосинкразия .

Трудно поверить в то, что вся боевая работа подлодок во всех семи морях разрабатывается и руководится отсюда, из чащоб соснового леса. «Коралл» – и кому только пришло в голову такое название? Подходящее названьице для штаб-квартиры подводного флота!

Из КПП меня направляют в здание штаба. Там мне предстоит доложиться начальнику штаба. Меня ждут. Ящик для рисования и сумку оставляю на КПП.

Удивительно: как они тут ориентируются? Все казармы похожи друг на друга. Боковая дорога – налево, боковая дорога – направо, настоящий лабиринт. Этот скрытый в глуши лагерь выглядит так, словно от всего нашего флота остались лишь эти караулы – последнее прибежище подводников. А ведь были года славы! Но с ними покончено раз и навсегда и давным-давно.

По пахнущей смолой улице, навстречу мне, двигаются белые куртки. Другие белые куртки ручейками сочатся из дверей казарм: матросы в белой такелажной форме напоминают растревоженный муравейник. Чему удивляться: здесь должно быть размещается весь управленческий корпус ВМФ. Думается, что здесь, со всей обслугой более пятьсот человек.

Между казармами обнаруживаю пару одноэтажных каменных зданий. В одном, по слухам, живет Дёниц с супругой. Госпожа Дениц – в моих ушах это сочетание звучит довольно смешно. У них двое сыновей – тоже офицеры флота.

Абсолютно растерялся от того, насколько разветвлена сеть всех этих дорог, зданий и вспомогательных сооружений, а также о том, сколько человек здесь возможно расположено. Штайнплац против всего этого был лишь небольшой деревушкой. В добавок ко всему еще эти бросающаяся тут и там в глаза белая летняя униформа, хотя сейчас еще совсем не лето. Невообразимая грязь в Берлине и слепящая глаза чистота здесь – это полное противоречие.

А где я посеял свою белую форму? Ведь еще в начале моей фотокарьеры я ее носил. К моему образу жизни в Ла Боле хорошо подходила как раз белая униформа. Но здесь?

Перед зданием штаба в глаза бросаются две мачты: на одной понуро повисший от безветрия военно-морской флаг Рейха, на другой белое полотнище с изображением Железного Креста и перекрещенными жезлами гроссадмирала. Если бы я не знал, как этот флаг выглядит, то ни за что не догадался бы что это он: под слепящим в безветрии солнцем он висит бессильно, словно тряпка. Этот флаг висит здесь с 30 января 1943 года. А это значит, что я не ошибаюсь: с нашей последней встречи с Дёницем прошло довольно много времени. Еще никогда у меня не было так тяжело на сердце перед официальной встречей с ним.

В нос бьет знакомый запах: здесь пахнет также как и у меня в ателье – скипидаром. Что за свежий, такой пряный ароматный воздух после всех тех запахов гари, чада и грязи!

Я непросто вдыхаю этот пьянящий меня аромат, нет, я как можно сильнее раздуваю ноздри, словно токсикоман, наслаждаясь этим насыщенным скипидарным духом воздухом.

Чувствую, как с этим воздухом в меня вливается странная сила: она действует как успокаивающий бальзам на мои напряженные нервы. Скипидар против Деница! Это верное средство. Мой Бог! Что за дела ждут меня здесь в скором будущем с этим убийцей и его штабными жеребцами? Я же художник!! Вдруг на ум приходит фраза, которую я когда-то учил на уроке итальянского языка: Io sono pittore ! Звучит слишком напыщенно? Пусть так. Но эти слова звучат во мне снова и снова: Io sono pittore! Io sono pittore! А затем, будто на рекламном щите огромными буквами высвечивается: IO SONO PITTORE! Настроение такое, словно я взял на себя некое обязательство.

В здании на меня налетает – молниеносный, совершенно противоположный тому, что на улице – запах: воняет пронизывающим запахом плохой дешевой мастики для натирки полов. Широкие проходы покрыты линолеумом, как в больнице, и черт его знает, кому пришла в голову эта дурацкая мысль о его натирке мастикой!