Крепость

Эхо покатилось по полю: «Ина-ина! ать-ать-ать!» и истаяло в березняке. И тут, как негласный ответ, он получил в лицо хлесткий заряд снега, ужаливший щеки и залепивший рот и глаза. Он утерся рукавицей, поднял запоздало воротник и, отворачивая лицо, побежал почти вслепую к дому. Тропинку перемело, Мальцов часто проваливался по щиколотку, набрал полные ботинки снега и промочил носки. Взбежал на крыльцо и с минуту отдыхивался, раскрасневшийся и довольный, что добрался наконец, что всё осталось позади, предвкушая тепло и горячий суп, томящийся в чугунке в русской печи. Пальцы ходили ходуном, ключ никак не хотел попадать в замочную скважину, но он справился и с этим, отворил дверь и закричал с порога:

– Рей, черт драный, ты где, я вернулся!

28

Сталёк пришел назад поздно, в кромешной темноте, постучался в дверь. Пришлось впустить.

– Я тоже о празднике думаю, не сомневайся, – он выставил на стол полуторалитровую бутыль. – Чистоган, не Валериково пойло. Хватит или еще? У меня есть, я запасливый парень. Гульнем на Новый год?

– Откуда? – изумился Мальцов.

– Места знать надо, – хвастливо заявил Сталёк. – Я с электриками в Спас сгонял, подогнал им две бухты провода, еще летом в лесу спрятал. Смотри, – он отвернул полу ватника: в нагрудных карманах торчали две полиэтиленовые полторашки.

– Не доживешь ты до Нового года, куда тебе столько, Сталёк?

– Спирта много не бывает, – изрек Сталёк со значением, вытащил из кармана бутылку, поставил рядом с первой. – Припрячь, а то и впрямь не доживу.

Пристроился было у печки, закурил вонючую сигаретину, запах которой, как серьезно уверял Сталёк, прогоняет клопов из дома куда надежней засушенных пучков клопогона, которые покойная Таисия рассовала в избе под всеми кроватями и шкафами. Долго терпеть Сталька Мальцов не стал, дал докурить, а потом вежливо указал на дверь.

– Давай спать, завтра весь день готовить, поможешь?

– Готовить я люблю, а что будем делать?

– Салат, можно свеклу с чесноком.

– Свекла есть, картошка, морковь тоже, я завтра всё принесу, бывай!

Сталёк простился с порога и ушел, не сильно его и шатало. Мальцов проводил соседа оценивающим взглядом, знал, что тот не остановится, всю ночь будет пить и к Новому году распухнет, посинеет и вряд ли доползет до стола.

Но он сильно ошибся. Утром чуть свет Сталёк ввалился в избу, с грохотом сгрузил обещанные вчера овощи на пол и заорал: «Вставай, Иван, я пришел!»

И действительно помогал: чистил картошку, растопил печи, наносил воды. Спирт он разбавил еще дома, прихватил с собой поллитровку и тянул из нее потихоньку, догонялся и к середине дня догнался основательно, угреб к себе в берлогу и выполз из дома только к предновогоднему вечеру, слегка пьяный, побрившийся, в чистой белой рубашке и городских джинсах, весь как на шарнирах взвинченный и дерганый от предвкушения праздника.

Лена и Мальцов расстарались, стол, как и положено, ломился и был накрыт уже к семи. Сталёк травил на кухне бесконечные истории и помаленьку отпивал из спасительной бутылки, Лена, как водится, покорно его слушала. Бубнеж соседа выносил мозг. Мальцов сбежал к себе, без дела послонялся по избе, пробовал поспать, но, как всегда в преддверии Нового года, не вышло. Вернулся назад к Лене и мыкался там и, не найдя себе занятия, сел на стул и уставился на освещенную всеми фонарями улицу, на тихо падающий снег, на застывшую под окном стальковскую Ветку, укоризненно глядевшую на него, ожидавшую обещанную подачку. Псина так умильно вертела задом и виляла хвостом, что он не выдержал, собрал в поганом чугунке обрезки, жилы, две подгоревшие картофелины, вынес ей. Вернулся к окну. Заглотив дачку, Ветка немедленно заняла исходную позицию, взгляд ее был столь же умоляющим, как и до кормежки.

До десяти дотянули с трудом. Сели в Лениной горнице у елочки, Мальцов пожертвовал по такому случаю одну гирлянду с базара. Вторую, починенную, как и обещал, принес Сталёк. По телевизору шел концерт, и Мальцову стоило большого труда уговорить приглушить звук. Лена, как патриарх деревни, произнесла первый тост:

– Пусть все горести останутся в старом году!

Чокнулась, пригубила из рюмки, Мальцов со Стальком выпили до дна. В избе было тепло, в телевизоре пела какая-то дива, пахло свежей хвоей и дрожжевой закваской, салат оливье удался. Сталёк пустился теперь в воспоминания о детстве. Как-то они с пацанами справили незабываемый Новый год, утащив с птицефермы целый мешок кур, купили два ящика портвейна и устроили в баньке некоего Саги Коншина шашлыки.

– Мяса было, я больше в жизни столько за раз не видел! На свежем воздухе, прикинь, упились в дым, весело! Сагина собака объелась и икала, вот мы от нее тащились!

На лице Сталька застыла счастливая улыбка.

– Иван, скажи, хорошо мы умели гулять, правда?

– И сейчас умеем!

Он сказал это честно: праздничный стол, Лена в красной блузке и белом пуховом платке и пьянеющий с невероятной скоростью Сталёк вызывали у него сейчас теплые чувства.