Крепость

Поединщики замерли, приняв боевую стойку, что не сводилось просто к ожиданию: они, впившись глазами друг в друга, изучали противника, уже вступили в схватку. Тело Туган-Шоны стало легким, как пушинка, и готово было повиноваться ему беспрекословно. Он обхватил рукоять Уйгурца обеими руками, выставил меч прямо перед собой, острый кончик замер чуть выше линии глаз, превратился в чуткое жало скорпиона, высчитывающее расстояние и угол, под которым удобнее нанести удар. Алчибек, чуть отведя руку с саблей от корпуса, начал медленно обходить Туган-Шону справа, повернув голову вполоборота. Оба не переставали смотреть друг другу в глаза. По блестевшему в лунном свете гладкому лицу Алчибека вдруг словно пронеслась легкая тень, от уголков глаз разбежались морщины, узкие, то выглядывающие из-под бровей, то прячущиеся под ними глаза искали брешь в обороне противника, в них собралась сейчас вся сила бойца. Он вдруг завопил и на выдохе нанес удар сбоку, резкий и мощный. Туган-Шона едва успел отразить разящую сталь, покачнулся, но не потерял связи с землей, отступил лишь на шаг. Немедленно последовал рубящий удар уже с другого бока, со свистом рассекший сгустившийся ночной воздух, за ним догоняющий выпад. Следуя правилам, Туган-Шона снова отступил и резко выдохнул, прочищая легкие, – шаг, еще один, тело слушалось его, он чувствовал, как от бедер к рукам поднимается сила и передается мечу, струится по нему, насыщая его мощью. Теперь он сам развернулся вполоборота, пружинящей, журавлиной походкой пошел по кругу, уводя за собой Алчибека. Отразив нападение, он почувствовал азарт, кровь прилила к голове, когда Уйгурец вдруг, словно не он послал его, вылетел вперед, метя прямо в лицо противника, уколол, не достал отшатнувшегося лица, отскочил, вертанулся в руках и ударил в печень, в гортань и снова в печень, метя в смертельные точки. Алчибек уходил от ударов, как уходил на ежедневных юношеских занятиях от подвешенного к веревке тюка с песком, раскачиваемого наставником из стороны в сторону, отводя колющие наскоки легко и точно, оберегая лицо и тело, как гаремная красавица, заботящаяся о белизне своей кожи. Не останавливаясь на достигнутом, Туган-Шона провел новую атаку, вложив в рубящие удары всю силу, чувствуя, как дрожат пальцы, сжимавшие рукоять Уйгурца. Но и здесь меч напоролся на крепкую закаленную сталь, взвизгнул от досады, осыпав землю гроздью мелких искр. Нападение стоило потери сил, Туган-Шона отскочил, поняв, что пробить напрямую оборону Алчибека вряд ли удастся, закружил, восстанавливая сбившееся дыхание. Высокий монгол оценил его силу, лишний раз убедил себя, что его мышцы будут покрепче, но понял, что в юркости и гибкости явно уступает сопернику. Он принял решение ломить, а потому пошел напрямую, нанося страшные, секущие удары, не дающие Туган-Шоне опомниться. Уйгурец выдерживал прямое столкновение, звездная сталь шипела и взвывала, но пока служила непробиваемой стеной. Туган-Шона должен был как-то сбить темп Алчибека, похоже, тот мог размахивать своей огромной саблей до рассвета. Он опять затанцевал, подобно журавлю на болоте, голова и туловище, дергаясь из стороны в сторону, заставили соперника приостановить натиск. Три раза поразив пустоту, тот, решив поберечь внутреннюю энергию «ци», тоже затанцевал, плоское лицо его с облепленными, словно шерстью, мокрыми волосами качалось из стороны в сторону, пристально всматривавшиеся в глаза Туган-Шоны глаза монгола следили, выжидая, откуда последует удар. Опасный танец противника угрожал Туган-Шоне неожиданным боковым наскоком, он отвел меч вправо, почти упрятав его за спину. Огромная сабля тут же заняла защитное положение, опоясав корпус хозяина, замерла на мгновение, давая короткий роздых напряженным мышцам. И тут, незаметно перехватив меч в левую руку, качнувшись влево же и мгновенно развернув правое плечо навстречу Алчибеку, еще гадавшему, что бы должен был означать этот резкий качок, воспользовавшись единственным моментом его замешательства, Туган-Шона с силой оттолкнулся от земли и, взлетев с воздетыми руками, как нападающий тигр, в падении рубанул наискось. Самый конец клинка рассадил щеку, губы и подбородок, разорвал завязки шлема и скользнул по пальцам взнесенной на уровень сердца правой руки, не сумевшей защитить тело от коварного удара. Шлем отлетел прочь, напугав раненого, Алчибек утробно вскричал, посеченная рука непроизвольно разжалась, он обронил саблю и, потеряв самообладание, рухнул на колени. Туган-Шона приземлился прямо на дрожащее лезвие, оттолкнул саблю подальше и приставил острие Уйгурца к горлу побежденного.

– Сдаюсь, – прохрипел Алчибек, давясь кровью, заливавшей ему лицо.

– Займитесь нашими ранеными, а этих свяжите покрепче, – приказал Туган-Шона задыхающимся голосом и, обессилевший, тоже упал на колени рядом с поверженным врагом и захохотал громким деланным смехом. Захохотал, чтобы только не заплакать.

18