Крепость

Жеребец под ним фыркнул, втянул ноздрями воздух, словно почуял неладное, чуткие уши встали торчком. Туган-Шона поднял руку, приказывая остановиться. Молча слушали ночь и, ничего подозрительного не услышав, всё же перешли на тихий шаг, спустились в русло пересохшего ручья, что должен был привести их к нужному месту. Русло змеилось в теле земли, скрывая отряд; справа и слева поверху Туган-Шона пустил по всаднику, велев ехать чуть впереди, но не пропадать из зоны видимости. Эти двое должны были первыми заметить караван и оценить обстановку. И тут, уже на самом подходе, он услышал свист стрелы, глухой удар, выбивший правого дозорного из седла, и его сдавленный стон. Повинуясь инстинкту воина, Туган-Шона ударил жеребца пятками, взял с места в карьер, на ходу выхватил верного Уйгурца из ножен и отвел руку, утяжеленную острой сталью, назад, приготовившись рубить с седла.

Восемь всадников немедленно рванули за ним, и они вылетели из узкого русла на широкое место, в котором весенняя вода заливает пересохшую в это время года ямину, как кости, брошенные яростной рукой игрока на полированный стол. У трех мелких воровских костров, разведенных летучим ордынским отрядом, перебившим караван, сидели захваченные врасплох воины: дозорный, снявший их правого всадника, не успел подать сигнал тревоги.

Неожиданность была их единственным преимуществом, монголов было в три раза больше. За спиной Туган-Шоны запели тетивы коротких луков, пятеро грабителей поймали по стреле, некоторые вскочили с колен и бросились к лошадям, привязанным к коновязи у сплетенной из ивняка кошары. Скакавший поверху разведчик рванул наперерез – его задачей было увести коней в степь. Еще раз пропели тетивы, еще несколько вражеских душ распростились с телом, а дальше всё смешалось – стороны сошлись в первой короткой стычке. Туган-Шона снес две головы, губы одного монгола блестели, вымазанные бараньим жиром: налет оторвал его от вечерней еды.

Разведчики пронеслись вихрем сквозь вставших наконец в подобие боевого клина грабителей, выкосив еще четверых и потеряв одного из своих, напоровшегося на злую стрелу. У коновязи уже трудился воин, ему почти удалось отсечь монголов от их коней – лишь четверо вскочили в седло, но двух достали стрелы нападающих. Оценив обстановку, Туган-Шона развернул коня, с силой рванув узду, конь завопил от боли, удила разодрали губы в кровь, жеребец присел на задние ноги и, задрав передние, совершил мгновенный разворот на месте. И семеро его воинов тоже бросили коней назад, низко припав к гривам, пряча за ними легко уязвимые головы. И тут ударили монгольские луки, от свиста стрел заломило в ушах. Дикое ржание и дробный топот копыт по сухому руслу реки, вопли раненых, лязг сшибающейся стали – звуки обрушились на него разом. Туган-Шона понимал: еще раз поворотить коней и вновь ударить вряд ли удастся. Они снова проломили поредевший пеший строй, жеребец под ним раскидал двоих и вдруг гулко закашлял, врыл в землю передние копыта и замотал головой. Туган-Шона провел рукой по его шее – глубокий надрез распластал лошадиную вену и порвал гортань. Конь еще стоял, когда он уже скатился с него кубарем наземь, присел на пятки, держа Уйгурца перед собой. Двое, истошно крича, неслись на него, занеся сабли для рубящего удара. Туган-Шона резко вскочил, отбил удар первого, упал на правое колено и ударил снизу – острие меча пробило подбородок и вонзилось прямо в мозг. Не раздумывая, повинуясь приказам мышц, он перекатился под крупом умирающего коня, вскочил и обежал жеребца с хвоста, оказавшись сзади второго противника. Успел отметить краем глаза, что его воины теснят сбившихся в кучку монголов, налетел на замешкавшегося преследователя, двумя руками схватил меч и опустил его по ниспадающей косой, усилив удар, чуть сместив центр тяжести книзу, слегка присев на прочно вбитые в землю пятки. Меч рассек монгола от плеча, почти развалив туловище на две половины. Лица своей жертвы он не увидел – мертвый падал от него, лицом в землю.

– Сюда, смотри сюда, давай сохраним людей, решим всё поединком! – услышал он зычный голос. Высокий монгол, в богатой позолоченной кольчуге, опоясанной поясом с серебряными бляшками, застыл в пяти шагах, длинная и тяжелая сабля гневно вздрагивала в правой руке.

Туган-Шона перевел дух, мотнул головой, откидывая липкую прядь, застившую глаза. Начальник летучего монгольского отряда понял, что нападавшие почти сравнялись в числе с его воинами и, сумев посеять среди оставшихся в живых смятение и неуверенность в своих силах, угрожали победой. Спастись от бесчестия можно было только навязав противнику бой один на один, вызвав его на Божий суд. Проигравшая сторона в таком случае сдавалась на волю победившей. Поединки были редкостью, обычно они устраивались на курултаях для решения местных споров. Увидав в Туган-Шоне соплеменника, командир решил, что стоит попробовать, воззвав к его чести.

Бой еще продолжался, двое из разведчиков Туган-Шоны были ранены, и он не знал, насколько сильно. Он принял мгновенное решение.