Кремулятор

Я оказываюсь в рвотного запаха комнате, где кроме меня находятся еще трое. Все, как я себе и представлял: обшитые звуконепроницаемыми войлочными плитами двери, обязательная в таких случаях деревянная стена (чтобы не рикошетили пули). Пол с уклоном, рядом шланги с водой, чтобы смывать кровь, которой здесь уже так много, что, кажется, с ней никогда не разобраться. То, что сейчас будет происходить, объяснять мне не нужно – аромат смерти я знаю хорошо. Запах здесь стоит до того сильный, что мне кажется, будто рот мой уже полон крови. Так выглядит момент, который я репетировал вот уже несколько лет.

Я готов. Я понимаю, что все, что мне сейчас необходимо, – закрыть глаза и сосредоточиться…

Пистолет прижимается к затылку всего несколько секунд. Дуло не холодное и не ледяное. Напротив, как я и предполагал, я успеваю почувствовать лишь, что ствол перегрет от предыдущих расстрелов. Механизм отлажен, а потому особенно долго фокусироваться на данном обстоятельстве мне не приходится. Пока позади чихает комендант, а справа кто-то с обескураживающей скоростью, проглатывая гласные, неразборчиво тараторит мой приговор: «Осбм свщнием пр Нрдном Кмссаре Внтрнних Дел СССР от «8» авгста 1942 гда дело № 2716/ следчасть 2-го упрвлния НКВД СССР по обвинению…», – я успеваю заметить только кровавые полосы на полу – значит, повезут на полигон, значит, закапывать будут не здесь…

«Все складывается как нельзя лучше», – думаю я и…

Пф-ф!

Спроси – Неву,
Ты знаешь, я давно живу. Уйти? Куда? —
Туда, где время не вода.
С собой, возьми, и я возьму с собой тебя.
Мне объясни, что слишком мало декабря,
нам…
Нева-нева-нева-неважно, ни боли, ни жажды.
Крылатым умирает каждый, рождая дожди…

– Ну что, Петя, не верил, что тебя расстреляют, да?

– Почему же не верил? Верил! Я не верил, что умру, и, как видишь, оказался прав! Но зачем ты пришла сюда?

– Не знаю. Соскучилась по тебе. Много крови у тебя теперь на лице, кстати… Пуля, что, вышла через подбородок, да?

– Да, как я и задумал… Я бы умылся, да нет сил встать пока…

– Да ничего, ты лежи… тебе теперь долго здесь лежать…

– А ты так и будешь там сидеть на краю или спустишься ко мне?

– Нет, не хочу спускаться – боюсь платье запачкать…

– Понимаю… не холодно тебе?

– Да нет. А страшно было, когда расстреливали?

– Не-а, не особенно, а тебе?

– А я думала, что меня расстреливают из-за тебя… Все, что о тебе знала, все им выложила! Уже даже когда Блохин пистолет к голове приставил, все кричала, что ты шпион. Думала, что они меня в сторону отведут, что продолжат следствие, но… Признайся, это ведь ты настучал на меня, да?

– А ты сама как думаешь?

– Не знаю, иногда мне кажется, что я совсем тебе не доверяю, впрочем, какая теперь уж разница?! Расскажи лучше, как они расстреляли тебя?

– Да нормально. Было даже немного похоже на взлет, когда тебе остается проверить лишь температуру и давление, направление ветра и открыть дроссель… Первое мгновение после выстрела я подумал, что самолет мой резко взлетел, но затем я почему-то стремительно повалился на пол и…

– Даже сейчас не можешь без своих самолетов…

– Знаешь, я еще подумал, если и есть в жизни действо, к которому следовало бы применить слово «потрясение», так это, конечно, расстрел. Все, что мне приходилось чувствовать и переживать прежде, не идет ни в какое сравнение… разве что влюбленность – влюбленность очень похожа на расстрел…

– А что было, когда ты упал? Почему они сразу не добили тебя?

– Не знаю. Переступив через меня, комендант Рыков кивнул старшему лейтенанту Неробееву и, не разобравшись в ситуации, объявил коллеге, что со мной дело кончено. «Этот готов», – сказал он и оттащил меня в сторону.

– А скольких еще они расстреляли?

– Да вот всех этих, кто тут рядом со мной лежит…

– Не кисло…

– Ага…

– И что, все якобы немецкие шпионы?

– Выходит, что так…

– Понятно, ну а что потом?

– А потом, когда меня бросили в углу, самое сложное было не мычать. Губы и язык начали жить собственной жизнью, все тело тоже. Я дергался, какие-то звуки жевал. Я слышал, как шаркали их подошвы, слышал, впрочем, неразборчиво, их голоса. Кажется, сперва я потерял счет времени. Голова была тяжелая, будто в меня влили ведро свинца. Думаю, спасло меня только то, что человек, который вытащил меня на улицу, не сомневался, что если я до сих пор и не сдох, то вот-вот отдам концы. Пока в подвале кончали остальных, меня забросили в кузов, и, стерев кровь с перчаток, водитель грузовика закурил. Чья-то нога загораживала мне обзор, но я все же смог разглядеть, что водитель смотрит на звезды, представляешь? Так все это глупо было, что я начал смеяться. В горле забурлила кровь, и, выбросив окурок, он закричал:

– Эй, у вас тут один недобиток!

– Значит, водитель заметил, что ты еще жив?