Утренняя, еще сумрачная Москва выглядела мирно, как обычный город, который готовится проснуться и начать свой суетливый будничный день. Темные окна казались просто спящими. Чудилось – пройдет еще несколько минут, и дома расцветятся электрическими огнями, по улицам понесутся машины, развозя людей по рабочим местам. Но все это было только иллюзией. Не было слышно утреннего пения птиц; плющ, устилающий стены, проникал в давно разбитые окна и, выползая обратно, словно вытаскивал жизнь из давно покинутых жилищ. Запах мертвой штукатурки и гнилой древесины выдавал главную проблему Москвы. Она была мертва.
Но путники не замечали этого. Для них, выросших спустя много лет после катастрофы, город выглядел привычно, хоть и печально. Люди, идущие по мертвой Москве, иной ее не знали. И попади они лет на двести пятьдесят назад, скорей всего почувствовали бы себя в большей опасности в суете оживленного города, чем сейчас, в таящем смерть на каждом шагу трупе мегаполиса.
«Говорящим с мечами» было гораздо проще общаться с нынешними обитателями города силой своего оружия и ориентироваться на улице по им одним известным приметам, чем разговаривать с прохожими или ездить в метро, как это было естественно раньше. Никто из них не рискнул бы войти в любое из окружающих зданий, как входили в них беспечные жители Москвы в те, давно канувшие в прошлое, годы.
Но Мальф в своих мыслях был далеко и от Москвы, и от своих товарищей. Ночной разговор внес в его душу смятение, которое он не мог побороть. Он словно дистанцировался от остальных, не зная, чего ждать от самого себя. Он понимал, что сейчас для него начинается главное испытание. И понимал, что никому, и ему в том числе, неизвестно, кем он выйдет из этого похода. Тем же Мальфом, который прожил свою жизнь в маленьком поселке, но с новым умением и новым знанием, или все-таки эта сила изменит его так, что он не сможет ею управлять. Слова о том, что, еще не родившись, он привел в ужас своих создателей, напугали его. Он корил себя за то, что выругал Саньку, хоть Тальберг и говорил ему беречь мальчика. Он проклинал себя за то, что пошел на поводу у шайнов. Его мучил такой же приступ слабости, как там, в Сыске, когда он опустил руки и хотел уйти из жизни. Мальф боялся себя. Он боялся того, что сейчас любой его шаг может стать опасным для окружающих. Но тут его тягостные мысли прервал внезапно заскуливший Канчар.
Крысопес принюхался, высоко подняв голову, а потом беспомощно сел на дорогу.
– Что с ним? – Оселя обернулся к Мальфу. – Никогда с ним такого не было. След потерял, что ли?
– След он никогда не потеряет, – Мальф присел на корточки рядом с псом и обнял его.
Однако зверь не успокаивался. Он мотал головой и пытался вырваться из человеческих объятий.
– Боится и не знает, где спрятаться, – объяснил Мальф.
– Он? Боится? – изумился Оселя. – Давай, Канчар, вперед!
Пес сделал вид, что выполняет приказ хозяина, но, пройдя два шага, опять лег на землю и положил голову на лапы.
– Тихо! – вдруг приказал Остронег. – Всем слушать!
– Нечего слушать, – сказал Мальф. – Я слышу рой, который…
Договорить он не успел. Из-за полуразрушенного здания, под крышей которого еще виднелись рекламные буквы «Кино ….жественный», на людей вылетел темный и плотный рой насекомых.
– Серые пчелы! – успел выдохнуть Остронег.
Стая смертоносных пчел, словно руководимая каким-то общим разумом, разделилась на два рукава и врезалась в Редедю, шедшего впереди всех, зажав его в убийственные клещи.
– Все ко мне! – закричал Мальф. – Делай как я!
Он присел на одно колено и низко наклонился, прижав голову к согнутой ноге. Остальные, не раздумывая, сгруппировались вокруг Мальфа и лежащего рядом с ним Канчара и тоже приняли защитную позу.
Серые пчелы закрыли Редедю черным саваном. Он уже не шевелился, мгновенно убитый ядом насекомых. Затем рой ринулся на сбившихся в кучу путников. Но на самом подлете не ударил смертельными клиньями по людям, а обтек их, будто они были закрыты невидимым куполом. Рой не унимался, он организовался в вихрь, который, как вывернутая наизнанку воронка, закружил над людьми, не желая оставлять легкую добычу. Воронка то сжималась, то разжималась, ища слабину в защите, и, казалось, что, слетаясь, пчелы делали петлю все уже и уже, как будто разрушали то, что защищает людей. После очередного затягивания петли насекомые, словно конфетти из хлопушки, разлетелись вверх и в стороны и осыпались на дорогу.
Поняв, что опасность миновала, все, кроме Мальфа, Саньки и Канчара, кинулись к Редеде. Санька тоже было дернулся, но Мальф придержал его.
– Не надо на это смотреть, – тихо сказал он.
Канчар вскочил и стал злобно рыть задними лапами землю.
– Посиди тут пока, собаку погладь, – приказал Мальф.
Он подошел к остальным, хрустя мертвыми серыми пчелами. Лицо Редеди уже прикрыли его курткой; все склонили головы, читая над ним свою, языческую молитву. Мальф тоже молча наклонил голову.