Крауч-Энд (сборник)

Комната была узкой и длинной. Располагалась она в конце крыла здания. Окна с двух сторон, а потому в кабинете было довольно светло — даже в такой серый и дождливый день. Стены украшали разноцветные морские карты в красивых рамочках тикового дерева, а между ними были развешаны не менее красивые инструменты для определения погоды в ярко начищенных медных футлярах под стеклом. Имелся здесь анемометр, два термометра (один регистрировал температуру воздуха на улице, другой внутри помещения), а также барометр — очень похожий на тот, что не далее, как сегодня утром, обманул Холмса, обещав повышение давления, а следовательно, благоприятную перемену в погоде. Я заметил, как стрелка его медленно ползет вверх, и выглянул на улицу. Дождь лил еще сильнее, ему было плевать на барометр со всеми его стрелками. Мы почему-то верим, что с помощью инструментов знаем об окружающем мире и прочих вещах гораздо больше, чем прежде. Но я достаточно стар, чтоб утверждать, что не знаем мы и половины того, в чем уверены, и достаточно умудрен опытом, чтоб со всей ответственностью утверждать, что никогда так и не узнаем всего до конца.

Мы с Холмсом обернулись и взглянули на дверь. Засов был сдвинут, но находился изнутри, как ему и положено. Ключ все еще торчал в замке и исправно поворачивался.

Слезящиеся глаза Холмса оглядывали все в своей обычной, цепкой манере, не пропуская ни одной мелочи.

— Похоже, вам немного полегчало, — заметил я.

— Да, — ответил он, скомкал салфетку и небрежным жестом сунул ее в карман сюртука. — Может, он их и любил, но в кабинет к себе не впускал. А если и впускал, то нечасто. Какой из этого следует вывод, а, Ватсон?

Я, конечно, не обладал наблюдательностью Холмса, однако тоже очень внимательно оглядел комнату. Двойные окна были заперты изнутри на задвижки и маленькие медные боковые болтики. Ни одна из рам не сломана, ни одно из стекол не выбито. Большая часть карт и измерительных приборов находилась как раз между этими двумя окнами. Две другие стены были заставлены книжными шкафами. Там же находилась небольшая печурка, топившаяся углем, а вот камина не было. А потому убийца никак не мог спуститься по каминной трубе подобно Санта Клаусу. Ну разве что только в том случае, если он отличался чрезвычайной худобой и мог протиснуться в узенькую печную трубу. Да еще был обряжен при этом в специальный асбестовый костюм, поскольку печка все еще было очень теплая.

Письменный стол размещался в самом конце этой узкой и вытянутой в длину комнаты, на противоположном ее конце уютно разместилось нечто вроде библиотеки. Книги, два кресла с высокими спинками, журнальный столик посередине. На столике были свалены горкой разномастные тома. На полу турецкий ковер. Если убийца проник в помещение через расположенную в полу потайную дверцу, как могло получиться, что ковер остался не сдвинутым? А его действительно никто и не думал сдвигать — ножки столика стояли ровно, на самом ковре ни морщинки.

— Вы-то сами верите в это, Ватсон? — спросил Холмс и, прищелкнув пальцами, вывел меня из состояния транса. Все же было нечто в этом журнальном столике… нечто такое…

— Верю во что, Холмс?

— Что все четверо за четыре минуты до убийства вышли из гостиной и просто разошлись в разные стороны?

— Не знаю, — неуверенно протянул я.

— Я тоже не поверил, ни на сек… — тут он осекся. — Ватсон? Вы в порядке? Что с вами?

— Ничего, — еле слышно пробормотал я. И рухнул в одно из кресел. Сердце колотилось как бешеное. Мне не хватало воздуха, я ловил его разинутым ртом. В висках стучало, глаза, казалось, стали огромными и просто вылезали из орбит. И я не мог оторвать их от теней, которые отбрасывали ножки стола на ковер. — Я… вообще-то я… кажется, не совсем в порядке.

В этот момент в дверях появился Лейстрейд.

— Если вы уже все осмотрели, Холмс, — начал было он и тут же осекся. — Что это, черт побери, с Ватсоном?

— Полагаю, — ответил Холмс спокойным и размеренным голосом, — что нашему Ватсону удалось раскрыть дело. Не правда ли, Ватсон?

Я качнул головой. Ну, может, и не все дело целиком, но большую его часть. Я знал, кто и знал как.

— С вами такое тоже было, Холмс? — слабым голосом спросил я. — Когда вы, ну, сами понимаете…

— Да, — ответил он. — Только обычно мне удавалось удержаться на ногах.

— Ватсон раскрыл дело? — недоверчиво воскликнул Лейстрейд. — Ба! Если помните, Холмс, Ватсон предлагал тысячу версий по сотне самых разных преступлений, и ни одна из них не была правильной. Это его манера bete noire[13]. Да что там далеко ходить! Помню, не далее как прошлым летом…

— Я знаю Ватсона лучше, чем вы, — сказал Холмс. — И на сей раз он попал в точку. Мне знаком этот взгляд… — тут он снова расчихался. Одноухий кот проскользнул в комнату, дверь которой Лейстрейд оставил открытой. И двинулся прямиком к Холмсу, причем обезображенная шрамами морда так и светилась обожанием.

— Если вы чувствуете себя от этого так же скверно, — заметил я, — то я вам не завидую, Холмс. — Сердце так стучит, того и гляди, вырвется из груди.