Все было одновременно и символом, и сутью. Что такого он должен вспомнить, если все сводится к одному и тому же – что Ион, сидя на Лукьяновской в своем шатре, учил детей познавать мир, при этом сам толком этого мира не зная?
– Мне не удалось выяснить что-либо про Эльзу, – сказал он. – Я старался, как мог. Если Эльза в самом деле знает Давида, то эту тайну нам уже не открыть, пока что-то не изменится само собой.
– Они могут быть красными?
Учитель молча глядел на смотрителя.
– Ну? – настаивал Кипарис. – Могут? Эта девчонка и парень с поверхности – могут быть с «красной» станции?
– Знаете что, смотритель? – начал Ион. – Мне очень нравится ваш вопрос. Он так звучит, как будто подразумевает возможность утвердительного ответа. Предположим, я скажу, что могут. Вы бы удивились?
Смотритель собрался с мыслями.
– Возможно, – сказал он. – Я бы точно испугался. Хотя я не повторю этого перед людьми. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.
– Очень хорошо понимаю, – сказал Ион. – Без обид, Кипарис, но ваше положение в метро очень уязвимо. У «Скифа» своя власть, у «Киммерии» своя. Красный Хутор переживает терки с Бориспольской. Осокорков теперь целых две штуки. По туннелям бродят люди, похожие на сталкеров Метрограда, а наверху теоретически может разгуливать половина восточного метро. Особой лояльности к Кресту можете не ждать. Вам неприятно будет это слышать, но за пределами столицы у народа столько своих проблем, что им попросту до лампочки, существует ли жизнь на Красной ветке или нет. Вот сейчас я сижу здесь, общаюсь с вами, вспоминаю все, что видел, и не могу вспомнить ни одного человека, которому бы не давала спать мысль о красных. Я видел людей, которые добровольно отказались от дома в обмен на возможность набить брюхо. Видел тех, кто отказался от брюха, чтобы получить обратно свой дом или умереть в попытке. Видел мать, которая сокрушалась, что ее дочку никто не возьмет замуж, потому что ей отстрелили ухо. Видел молодых, сидящих на лавочке в довоенных шмотках, которые ждали несуществующего поезда, хотя знали, что он не приедет. Видел одинокого отца, что годами меряет квадратные метры плитки туда-сюда, мучительно размышляя, как там поживает его сын на другом конце метро, куда он не может попасть из-за огромной платы за проход. И вы знаете? Никого из них – ну просто никого – не интересовало, придет ли к ним кто-то с Красной линии. Потому что весь ваш «Красный вариант», смотритель, это не более чем массовое развлечение вашей с жиру бесящейся станции, замкнутой на себя. Вы мне говорили перед уходом, как важно определить истину. Найти ответ на вопрос, выжил ли кто-то на Красной ветке. Я не принес вам ответ, смотритель. Я принес вам освобождение от вопроса. Уверяю, никого за пределами ваших блокпостов эта тема не колышет. Оставьте в покое Давида и Эльзу. Позвольте им жить, как всем. А там посмотрим, куда дорожка выведет.
Смотритель думал долго. Очень долго.
– Спасибо за честность, – сказал он. – Пожалуй, ответ ты мне все-таки принес. И я его понял. Ну что же, моя задача – выполнить обещанное. Твоя школа на Лукьяновской получит полную поддержку в рамках разумного. Любое обустройство и финансирование, которое ты сочтешь нужным.
– Благодарю, – сказал Ион, не чувствуя никакой эйфории от услышанного. – Я могу вернуться к себе на станцию?
– Можешь. Но, если что, можешь принять небольшое личное поощрение. Социальный день.
– Ого, – вырвалось у учителя. – Полные двадцать четыре часа довоенной жизни?
– Той жизни, которая к ней максимально приближена. Будет о чем рассказать ученикам.
– Вот это радует, – сказал Ион, теперь уже чувствуя растущий азарт. Действительно, почему бы и не отдохнуть? На Лукьяновской, конечно, его дом, но там сейчас от него с расспросами не отстанут. А учитель чувствовал острую надобность побыть одному.
– Куда мне идти?
– Я провожу, – сказал Кипарис.
Его взгляд упал на груду одеял в углу.
– Вы сдружились с этой девушкой, да?
– Она не раз спасала меня, – ответил учитель. – Хотел бы я отплатить ей тем же.
Они с Кипарисом вышли наружу. Смотритель что-то сказал своим людям. Те спрятали автоматы, кивнули, как один, и растворились в толпе.
Ион предпочел удивиться молча. Надо же, Кипарис брал охрану на случай, если учитель захочет доставить ему проблемы.
– Кстати, насчет Мафусаила, – сказал Ион, еле поспевая за Кипарисом. – Откуда вы знали, что существует такой доктор? Вы были знакомы?
– Когда-то очень давно, еще до войны. Но ничего особенного, мы не работали вместе и почти не общались.
– И он даже не попытался сделать карьеру в Датаполисе?
– Какую карьеру? Он ведь был не совсем врачом. Скорее, теоретиком по психиатрии. Хотя припоминаю, что несколько лет назад он пытался тут закрепиться. Занимался сбором книг в метро для наполнения библиотеки Датаполиса.
– Почему вы решили, что он сможет лечить умственные болезни? Чем он занимался до войны?
Кипарис посмотрел на учителя и пожал плечами.
– Какими-то правительственными заказами, – сказал он. – Я уже не помню толком. Гипноз и все такое. А что?