Красно Солнышко

…Кое-как оструганный тын, редкий и худой. Вольга, самый сильный из славян, ради шутки легко выдернул рукой вкопанное кое-как бревно в гребень невысокого песчаного вала… Двухэтажное бревенчатое строение под земляной крышей – обиталище самого Оттона и его семьи, морщинистой, измученной тяжёлой жизнью женщины, моложе самого франка лет на пять, и троих детей. Двух мальчишек, лет десяти-одиннадцати. И дочери – девицы пятнадцати лет, с довольно правильными чертами лица, если бы не их острота, от этого в ней проскальзывало нечто птичье. Больше всего дочь франка смахивала на ворону. Причём, злую и нахохлившуюся, поскольку на данный момент славяне опытной рукой потрошили погреба и подвалы подворья. Немногочисленных слуг и служанок загнали в сарай, где раньше держали лошадей. Впрочем, славяне не собирались забирать этих скакунов. Даже до усадьбы вождя дружина шла ходким шагом, так как ни один франкский конь не выдержал бы славянского воина в полном доспехе, просто переломившись по хребту. Лошади, как и люди, были низкорослыми и тощими… Гостомысл откровенно скучал – франк оказался нищий. Единственное – наверняка знает, где здесь ближайший город. Вот там можно чем-нибудь поживиться. А здесь… Шкуры мелкие и плохо выделанные. Кислый вонючий эль, в котором плавают портянки рабов, ни один славянин не возьмёт в рот, просто побрезгует. Тканей нет. Железа нет. Ни золота, ни серебра. Ничего. Всего лишь отроков чуть проверили, да, можно сказать, потренировали. Дружина немного попрактиковалась слаженному бою… Хотя с таким сражением воевать вообще разучиться можно. Ну, не соперники они. Вообще. Народец мелкий, тощий, худой… Может, спросить брата и Путяту? Земля вроде бы хорошая, жирная. Даже непонятно, с чего тут всё такое мелкое уродилось? Однако, Храбра поощрить бы надобно. Молодец парень. Далеко пойдёт… Князь поднялся с бревна, на котором сидел, лениво обозревая картину грабежа, поманил отрока. Тот послушно замер перед ним.

- Хорошо справился в лесу. Точно попал. Вот тебе награда. У тебя…

Гостомысл прищурился на солнышко, снова взглянул на отрока:

- Как коснётся Ярило тех веток, уходим. Управишься?

- Что, княже?

Не понял тот, но младший князь протянул могучую руку, ухватил дочь Оттона за шею, рванул покрывало с головы девицы, толкнул в ноги юноше:

- Забирай. Она твоя.

Та ахнула, поняв без перевода, что сейчас будет. Открыла было рот, чтобы закричать-завизжать, но Храбр спокойно, словно не в первый раз, рванул дочку Оттона за волосы, подымая с земли, затем сунул ей кулак в душу[6]. Пленница задохнулась, а отрок без всякой натуги забросив лёгкое тело на плечо, понёс к высившемуся чуть поодаль стожку… Мать девицы что-то умоляюще забормотала, скрестив руки на плоской высохшей груди, рухнула перед славянином на колени, Оттон же просто отвернулся в сторону, мол, это его не касается...

…Храбр сбросил практически лишённое веса тело прямо на вкусно пахнущее сено. Девица поползла назад, вжимаясь в плотную стену сухой травы, её огромные глаза, единственное, что было в ней по настоящему красиво, наполнились слезами… Юноша наклонился, рванул пальцем глухое платье грубой ткани грязно-коричневого цвета. Материя легко подалась, расползаясь по нитям основы,  обнажая грязное, желтоватое тело… Отрок сплюнул:

- Тьфу, вонючая зараза…

Тощие кривые ноги. Плоская, едва возвышающая грудь с большими коричневыми сосками. Впалый голодный живот. Торчащие рёбра… Словно и не хозяйская дочь. Стало просто противно. А девица между тем что-то умоляюще забормотала, её глаза стали ещё больше, и она не отводила их от лица славянина, словно пытаясь выпросить пощаду у жуткого гиганта … Храбр мотнул головой, отступил на шаг, вышел из-за стога, не упуская, впрочем, из виду пленницу, тщетно прикрывающуюся руками,  крикнул:

- Княже, дозволь слово молвить?

Гостомысл отозвался сразу, благо во дворе было тихо – воины делали своё дело бесшумно, передвигаясь привычным пружинистым лёгким беззвучным шагом. Пленники же боязливо молчали, боясь обратить на себя недовольство захватчиков. Домашняя скотина, имеющаяся в усадьбе франка уже была перебита. Во всяком случае, та её часть, которую славяне собирались забрать с собой, а туши животных и птиц свалены на пару возов.

- Говори.

- Уж больно тощ, да грязен подарок, княже. Прости за то, что не слушаю твоего приказа, но брезгую я. Её мыть три года прежде надо.

Гостмысл раскатился смехом, развёл руки в стороны:

- Уж прости, франки бань не имеют! Для них вода хуже смерти! Или, может, боишься, что порвётся сия девица под тобой? Мелковата будет?

 Дружинники грохнули смехом, кое-кто даже ухватился за животы от хохота. Отрок насупился, но князь махнул рукой, и веселье оборвалось в мгновение ока:

- Чего ржёте, жеребцы стоялые? Правильно парень сделал, что не стал девку портить. Молодец! Брось её, Храбр, пусть своего Бога молит за спасение. И вы, жеребцы стоялые, тоже заканчивайте. Уходим.

- Князь?

Рядом с Гостомыслом вырос старший дружинник. Тот отрицательно мотнул головой: