Краски любви

Освободившись от Златы, Катя не стала сразу подниматься к художнику. Неожиданно возникшие чувства панночки на Катю подействовали странно. С одной стороны, все происходящее напоминает совершенно абсурдную опереточную ситуацию, а с другой – Кате было жаль девушку. Злата искренне поверила, что нашла настоящего героя, и теперь страдала от неразделенной симпатии. «Надо бы ей все честно рассказать», – подумала Катя. Но она не настолько хорошо знала племянницу Самсона, чтобы ей полностью доверять.

За этими невеселыми мыслями Катя не заметила, что она идет по саду вокруг дома. Проходя мимо окон террасы, она услышала приглушенные голоса. Самсон разговаривал с гостем, которого привез из города. Коренастый квадрат с бритой головой Кате очень не понравился. Подобные типы пытались прилипнуть к ее петербургскому тренеру. Геннадий уголовников терпеть не мог и резко обрывал их заигрывания.

– А зачем он потом нужен? Мочить и все, – услышала она хрипловатый голос.

– Это уж слишком, – послышалось в ответ, и Катя узнала голос хозяина дома.

– Отчего же слишком? В самое очко. Подумай, он тебе наработает десятка два шедевров и будет жить припеваючи на твои бабки. Хрен с ним, но в любой момент к нему могут прийти и спросить: «Твои?» Что он ответит? – вопрошал квадратный хозяйский гость.

– Пожалуй, признается. Он же не в курсе всего бизнеса. Я ему заказываю, он делает, дальше – не его дело, – объяснил Самсон.

– Видишь, он даже не в доле. Чего ему темнить? Спросят, он ответит. Нет. Мочить… и точка.

Катя хотела пройти мимо, но зловещий смысл разговора ее остановил. Девочка поняла, что речь идет о Крюкове.

– Ты привез ему коровинскую картинку? – спросил уголовник.

– Вишняков не дал, – ответил Гуревич.

– Вот тварь! Как же быть? Без оригинала дело – труба.

– Придется самого везти к Вишнякову. Тот картину из дома не выпустит, – предположил Самсон.

– А может, этого Вишнякова – того, – прошептал гость.

– Ну и что, – не понял Самсон.

– Как что? Тырим оригиналы, и никаких копий, – пояснил уголовник.

– Дурак! Все его картины на казенном учете. От них избавиться трудно. Намучаешься, а отдашь за копейки. И вообще, мокрушными делами занимаются те, у кого мозгов нет. А насчет Крюкова поразмышлять можно…

Катя не стала дожидаться завершения разговора. Она почти бегом добралась до дверей и влетела в мансарду. Горбун дремал на стуле. Крюков при свете настольной лампы что-то подправлял на холсте.

– Игорь Петрович, я освободился и готов вас сменить. Спасибо, – сказала Катя Тарзану.

Тот выпучил глаза, услышав обращение по имени-отчеству, и чуть не грохнулся со стула. Затем вскочил, хотел что-то сказать, открыл рот, но ни слова не произнес, а только неожиданно улыбнулся радостной детской улыбкой. Катя улыбнулась в ответ, но, оставшись наедине с Крюковым, она стала серьезной.

– Виктор Антонович, – взволнованно обратилась она к художнику, – вы уверены, что, исполнив заказ, получите свободу и деньги?

Крюков поглядел на Катю, помолчал немного и ответил:

– Гнусняк не станет портить со мной отношения. Я ему нужен. А держать человека вечно под охраной и кормить – дорого и неразумно.

– Для взрослого человека вы слишком доверчивы и наивны. По-моему, после того, как вы наделаете Самсону копий, он вас укокошит, – сказала Катя.

– Самсон не злодей, а трусливый жадный делец. Пока его действия не выходят за рамки подлой шутки. Правда, с методами он перестарался… – вслух размышлял художник.

Катя расхохоталась.

– Избиение человека ногами вы считаете шуткой? Любопытное представление о дружеском юморе.

– Зато теперь он меня кормит черной икрой, – обиженно возразил Крюков.

Катя состроила презрительную мину.

– Легко же вас купить, маэстро. За приличный обед вы готовы забыть хамство и накропать обидчику кучу фальшивок!

– Я делаю не фальшивки, а копии, – возразил живописец.

– Как будто вы не понимаете, что Самсон их продаст за настоящие, – усмехнулась Катя. – Взрослый дядя, а изображаете невинность.

– Ничего я не изображаю. Фальшивкой считается копия с подделанной подписью автора оригинала. Я свои копии или подписываю своим именем, или не подписываю вовсе.

– Все равно вы продались за бутерброд с икрой, – продолжала язвить Катя.

– Все не так просто, юноша. Вы слишком примитивно толкуете мои поступки, – сказал Крюков.

– Объясните, если я такой бестолковый, – попросила Катя.

– Вы не бестолковый, а юный. Художнику, как и всякому человеку, надо есть. Это грустно, но факт. А еда стоит денег. Кроме того, существуют холсты, краски и кисти. А они стоят еще дороже. Поэтому, увы, без денег не прожить. – Крюков прошелся по мансарде и остановился возле Кати. – По своей воле я бы сюда не попал. Но раз Гнусняк привез меня силой, я выполню его заказ и на полученные деньги смогу писать то, что хочу.

– А почему вы не продаете то, что пишете по желанию? – поинтересовалась Катя.

– Продать авторские холсты – дело трудное… – ответил Крюков.

– Не покупают?

– Иногда покупают. Но тогда не соберешь выставку. А художнику необходимо выставляться. Без выставок он вянет, как срезанный бутон.

– Тоже мне цветочек… – сказала Катя.