Красавица и чудовища

Ворон по-прежнему только смотрит на меня. Под силой этого взгляда я скрещиваю ноги и съеживаюсь. Все-таки эти мужчины изменились сильнее, чем я думала. А возможно они никогда и не были теми, за кого я их принимала. В четырнадцать я смотрела на мир иначе и, может быть, только сейчас пришло время увидеть этих мужчин такими, какими они были на самом деле.

— Как тебя зовут? — снова повторяет этот ненавистный вопрос Ворон.

— Я уже сказала.

— Как тебя на самом деле зовут?

Возможно, это проверка. Может быть, последний шанс. Но я не могу сказать правды.

— А что это изменит? — вскидываю я подбородок.

— То, что на твоем надгробии будет хотя бы твое настоящее имя, — усмехается Медведь.

Может, это и шутка. Но мне как-то не смешно.

Ворон тоже не улыбается.

— Ты же понимаешь, что мы тебя все равно вскроем.

В этой фразе столько двойного смысла, что аж тошно. Я поднимаюсь на свои фальшивые Лабутены с подкрашенной лаком для ногтей подошвой и выпрямляюсь.

Они остаются мужчинами, возбужденными к тому же мужчинами. Потому что их взгляды моментально сканируют мое тело и останавливаются между скрещенных бедер, которые я по-прежнему сжимаю слишком сильно, чтобы унять боль вперемешку с нелогичным возбуждением.

Я и не надеюсь, что скрестив ноги, утаю от них хоть что-нибудь. Для этого мне бы пригодились трусики, а так — воображение дорисует им все остальное.

— Рано или поздно это ждет каждую женщину, разве нет? — громко спрашиваю я так, как будто мне совсем не страшно.

Медведь сдавленно рычит, и только острый, как сталь, взгляд Ворона удерживает его на месте. Не знаю, зачем я дразню его. Может быть, добиваюсь того, чтобы он разложил меня тут же на диване с подозрительными пятнами, и сделал это. Тогда мне хотя бы не нужно будет бояться.

Но Ворон одним взглядом призывает Медведя успокоиться, и тот действительно остается на месте.

Самообладанию Ворона можно только позавидовать, хотя я успеваю заметить, как он бегло облизывает губы, когда окидывает взглядом мои голые бедра.

Это движение отзывается внезапным спазмом внизу моего живота. И я только сильнее ненавижу их обоих. Они не должны оказывать такого влияния на меня. Ни один из них. Я должна мечтать только о том, чтобы увидеть, как они захлебываются собственной кровью, а не хриплыми стонами удовольствия.

— Что ж, Луиза, — произносит Ворон. — Тогда ты не оставляешь нам выбора. Мы забираем тебя с собой.

Из уст Ворона это звучит, как приговор.

Но если они захотят отнять у меня жизнь, я заберу их вместе с собой.

Глава 8. Кейт

Именно Цербер ведет меня в одну из машин на заднем дворе после того, как сопроводил меня к раковине, чтобы смыть с себя потекшую косметику. Мне даже было позволено натянуть чей-то брошенный атласный халат с китайскими драконами, который Цербер отыскал на кухне. Бордель непривычно тих и заброшен, как при апокалипсисе.

Меня закрывают в одной из машин, Ворон садится в третью, Медведь в четвертую. Они никогда не ездят вместе. Я знаю это из отчетов ФБР.

Меня колотит от холода на заднем сидении черного внедорожника, халат слишком короткий и тонкий, чтобы греть, к тому же адреналин в моей крови зашкаливает.

Дверца машины внезапно распахивается и ко мне на заднем сидении присоединяется Медведь.

Я тут же отшатываюсь к противоположной двери, но это бесполезно. Медведь огромен, и в машине, пусть и просторной, это ощущается как никогда остро. Усаживаясь, он поправляет пальцами джинсы в паху и широко расставляет ноги. Перехватывает мой взгляд, и я, вспыхнув, снова отворачиваюсь к окну.

Не могу поверить, что делала это с ним.

Зачем он вообще решил ехать со мной?

Наконец, на переднем сидении появляется бритый затылок водителя, но одновременно с тем, как заводится мотор, между нами вырастает непроницаемая перегородка.

Я до боли прикусываю губу, глядя на черное стекло.

— Звуконепроницаемое и пуленепробиваемое, — говорит Медведь.

Я не отвечаю и не поворачиваюсь к нему. Отсутствие трусиков причиняет ощутимый дискомфорт. Но, кажется, боль между бедер, куда таким бесцеремонным тараном врезался Ворон, все-таки начала стихать, и теперь мне только хочется постоянно ерзать на сидении, чтобы хоть как-то унять необъяснимую тяжесть внизу живота. Она все не проходит. А рядом с Медведем эти ощущения только усиливаются.

— Итак, Луиза, — говорит он, когда машина трогается с места, с сарказмом и по слогам выговаривая мое ненастоящее имя. — Давай кое-что проясним.

Это не вопрос и не дружеская беседа, чтобы скоротать время в дороге. Так что я продолжаю молчать, тихо ненавидя себя за то, как вибрирует мое тело от хрипоты и грубости его голоса. Они просто похитили меня, забрали с собой, не спрашивая и не приглашая. Так с чего бы мне быть с ним приветливой.

Я пытаюсь запомнить дорогу, по которой мы едем, но за окном нет никаких опознавательных знаков. Только заборы и заброшенные кирпичные дома с граффити на стенах. Кажется, это все еще китайский квартал, а дорога неумолимо идет еще южнее.

От следующего вопроса Медведя меня охватывает паника:

— Ты проработала в борделе два месяца, но при этом осталась девственницей.