Краса гарема

Он исподволь взглянул на приятеля, который продолжал свою никчемную возню с какой-то дурацкой веревкою, и подивился беспечному выражению его лица. Право, можно было подумать, что стены собственного дома произвели на Охотникова не только умиротворяющее и расслабляющее, но даже оглупляющее действие.

«Наверное, устал!» – подумал Казанцев и только сейчас ощутил, как утомился он сам. До чего же ему хотелось бы сейчас оказаться дома, в родном имении, бросить все эти поиски, к которым вовсе не лежала душа… Да, с тоской признался он сам себе, Охотниковым в розыске пропавших дам проявлено куда более азарта, чем самим Казанцевым, у которого вроде бы похитили и невесту, и женщину, к которой он явно неравнодушен и на которой, окажись он свободен от барышни Сосновской, мог бы даже жениться по окончании срока ее вдовства… Однако Александр Петрович был человек практичный и во многом даже циничный и уж от себя-то не скрывал того, что ни Наташа Сосновская, ни Марья Романовна Любавинова для него подходящими невестами не являются. Первая – потому что нимало ему не нравится. Конечно, он женился б на ней, поскольку был человеком чести и исполнил бы слово, данное отцом, но радости бы в этом браке не обрел, Казанцев знал совершенно точно. Ну а вторая, Марья Романовна… она отменно годилась на роль тайной любовницы. То есть на ту роль, играть которую она никогда в жизни не согласится, это Казанцев прекрасно понимал. А взять в жены даму, которая уже состояла в супружестве с другим мужчиной и принадлежала плотски другому, Казанцев чувствовал себя органически неспособным.

Разумеется, он никому не признавался в этих своих мыслях, тем паче – Охотникову, который воистину был, как говорят французы, le chevalier sans peur et sans reproche, рыцарем без страха и упрека. Казанцев даже перед собой сих раздумий стыдился, а пуще всего – итога, к коему пришел. Александр Петрович считал, что сейчас, после исчезновения Наташи и Марьи Романовны, все в его жизни устроилось бы очень даже недурно – он разом делался свободен от нескольких обязательств, какая возможность все начать с чистого, так сказать, листа, tabula rasa! Честно говоря, если бы не благородная одержимость Охотникова и его несомненный сыскной талант, Казанцев уже давно воротился бы в N, расписавшись в собственной беспомощности, жалея, конечно, бедную, милую Наташу и вовсе уж премилую Марью Романовну… но более не намереваясь и палец об палец ударить ради их поисков. У Наташи есть отец. У Марьи Романовны – дядюшки: Сосновский и еще тот, другой, который по линии мужа, Порошин. Вот пусть они и разыскивают пропавших, коли есть охота!

Неприятно всякому человеку убеждаться в собственной подлости, а Казанцев вдруг ощутил себя именно подлецом. От этого он запечалился, загрустил, начал себя презирать, вонзил ногти в ладони и, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей, вслушался наконец в рассказ Сермяжного о спектакле «Свадьба Карагеза».

– Состоит сюжет в следующем, – увлеченно говорил ремонтер. – Карагез узрел красавицу и проникся страстью к ее прелестному личику и выдающимся формам.

– Ну, насчет форм понятно, – буркнул Охотников, – восточный костюм вполне располагает к их созерцанию, а вот как он мог различить прелестное личико под чадрой или паранджой?